Не нужно. Не жалей меня, ибо я сама ни о чем не жалею. Будь у меня возможность вернуться назад и прожить жизнь заново, я прожила бы ее точно так же.
— Если ты хочешь вернуться, я приму тебя. Найду тебе мужа, который закроет глаза на ребенка от кафира и позволит тебе самой растить дочь. И тебе больше не придется…
Сабина подумала о том, что будь у нее сын, и вероятный муж был бы далеко не так милостив. Но промолчала. Усмехнулась — губы сами сложились в горькую улыбку — и покачала головой.
— Я уже отказалась от одного бога, отец. Быть может, я была глупа, но сделанного уже не воротишь. И даже если я захочу, то всё равно не посмею. Я знаю, что Бог любит меня. И не оставит, когда они придут.
— Любит? — повторил отец. — Ради этого бога ты отказалась от семьи и всего, что имела тогда и могла бы иметь в будущем. И как же он воздал тебе? Заставил влачить жизнь бесправной служанки, беззащитной перед мужчинами и болезнью, от которой нет лекарства. Ты сгнила бы заживо, если бы заразилась от короля. Пусть теперь ты носишь красивые франкские платья, но разве порадовали бы они тебя, если бы твое лицо изуродовали язвы? И как же христианский бог ответил на твои жертвы? Внушил тебе любовь к мужчине, который отказался от женщин. Который даже не способен назвать тебя женой, чтобы не позорить своей похотью и прижитым от него ублюдком. Этот бог не любит тебя, Джалила.
Быть может, отец был прав. И она согласилась бы с ним, если бы по-прежнему была той девочкой, верившей, что мудрее него нет ни одного человека. Ни в магометанском, ни в христианском мире. Но теперь лишь качала головой вновь и вновь.
— Господь часто посылает нам испытания, отец. Я должна вынести их все. А если не справлюсь… Он пошлет мне защитника. Всегда посылал. Ты… отпустишь меня?
— Ты пришла сюда, думая, что я могу лишить головы родную дочь? Ты выбрала свой путь, Джалила, и я не стану просить тебя вернуться. Вера по принуждению не приведет ни к чему хорошему. Ни тебя, ни меня. Если ты так решила, то иди. Я буду молиться за тебя.
***
Весной Балдуин V засобирался в свой первый поход. Сабина не знала, кому пришло в голову провезти короля по его землям — пожалуй, все бароны считали, что Балдуину, никогда не покидавшему Иерусалим, пора познакомиться с королевством, — и собирала сундуки, не задавая вопросов. В Аскалон король не поехал — Сабина подозревала, что это граф Раймунд не желал, чтобы мальчик видел мать и отчима — и направился в Сен-Жан-д’Акр во главе сверкающей кольчугами кавалькады. Сабина вспоминала, как ехала по этому же тракту всего два года назад, злясь в мыслях на Балдуина и едва не проклиная Уильяма. Какими глупыми теперь казались ее прошлые метания. Как она изводила себя впустую, пытаясь не поддаваться чувствам и ожидая предательства даже от него. Как совершала одну глупость за другой, не зная, у кого просить помощи или хотя бы совета, а затем поступила точно так же, как и в паломничестве к Иордану. Бросилась в его объятия, не заботясь о последствиях. Она так часто проклинала его честь, но только эта честь и спасла ее от худшей из ошибок. Другой бы воспользовался. Себя было не жалко. Но умирающего друга и несмышленого ребенка в королевском венце…
Когда маленький король слег в Сен-Жан-д’Акре с лихорадкой, Сабина не стала никого поносить. Злого умысла она в этом не видела. И в душе будто… выгорело всё. Носила воду, обтирала, выполняла все приказания лекарей, пела песни и обещала, что обязательно поедет с ним на охоту, когда он оправится, и они подстрелят самого сильного, быстрого и опасного зверя в Святой Земле. А когда поняла, что все их старания бесполезны, то села за низкий круглый столик на резной ножке и недрогнувшей рукой написала письмо.
Король тяжело болен. Будь осторожен.
Она не подписалась — он поймет, от кого послание, даже если не вспомнит ее почерк, — и подаренным ножом разрезала седло. Она уже не помнила, у кого из рыцарей подсмотрела привычку зашивать деньги в седло в путешествии, да и не пыталась вспомнить. Куда важнее было отыскать посланника понадежнее — пажа понеприметнее, которого мало кто замечает и на которого не посмотрят ни регент, ни принцесса — и посулить ему вдвое большую награду, если он привезет ей ответ из Аскалона. А если кто и обратит на этого пажа внимание… Пусть думают, что она пишет Сибилле. Она сама напомнит о том, как ей когда-то благоволила принцесса. И притворится, что надеется вернуть эту благосклонность.
Спешно привезенный мальчишкой ответ был еще короче ее письма. Паж передал послание тайком, притворился, что неловко столкнулся с ней в коридоре, и сунул в руку тоненький пергаментный свиток длиной не больше дюйма.
— Простите, госпожа, — извинился смышленый мальчишка и побежал дальше по коридору, а Сабина решила его запомнить. И заперла дверь на засов прежде, чем развернуть письмо. Ответ был еще короче ее собственного послания.
Не вмешивайся.
Сабина перечитала письмо несколько раз — не потому, что не понимала или надеялась найти в этих словах какой-то тайный смысл, а потому, что хотела запомнить написанное его рукой, — и поднесла пергамент к горящей на круглом столике бронзовой лампе. Пусть так. Она притворится обычной служанкой, которой не доверяют ничего сложнее, чем поменять простыни на постели больного короля. Тем хуже для других.
Благородные мужчины привыкли не обращать внимания на слуг. Чем незаметнее она станет — всего лишь женщина, подносящая кубок с вином, — тем скорее у рыцарей развяжутся языки. Прежде ее, верно, опасались — думали, что она может шпионить для короля, даже если сама Сабина этого не понимала, — но теперь она служит семилетнему ребенку, а тот слишком наивен и неопытен, чтобы догадаться пойти по стопам дяди.
Никому из них и в голову не придет, что учиться у Балдуина мог не только его племянник.
========== Глава тридцать девятая ==========
Аскалон, побережье Средиземного моря, апрель 1186.
По каменной кладке змеились крупные трещины. Они вырастали прямо из земли, из уходящего вглубь плато фундамента, и поднимались на несколько футов в высоту, нарушая гармонию выложенных ровными рядами грубо отесанных блоков. При каждом порыве ветра из трещин сыпалась темная каменная пыль.
— Трясет, надо думать, — резюмировал Ариэль, отворачиваясь от стены и бросая взгляд вниз, на спускающийся к самой воде пологий склон. — От этого и кладка трескается. Я слышал, так бывает.
— В одном месте? — не согласился Жослен, наоборот запрокидывая голову, чтобы получше разглядеть трещины наверху. — Тогда бы трещины шли по всей стене, а не с одной лишь стороны. И мы здесь с самой осени, почему никто до сих пор не почувствовал, что город трясет?
— Я не каменщик, — отмахнулся Ариэль, щуря единственный глаз, который слепили отражающиеся от морской воды солнечные лучи. — Полагаю, у них найдется объяснение.
— Объяснение — это еще полбеды, — нахмурился Уильям, рассматривая подножие стены и рассеянно накручивая на пальцы шнурок из распущенного ворота котты. В спину дул ветер, трепля выбившиеся из косицы волосы и бросая их в лицо. — Если город будут штурмовать, то сюда приведут галеры. И если сарацины прознают, что стена трескается, горшки с каменным маслом станут меньшей из наших трудностей.
— Думаешь, кто-то специально…? — задумался Жослен, протягивая руку и дотрагиваясь до расползающейся по кладке паутине трещин. — Пускай сейчас Сибилла в опале, но она по-прежнему мать короля. Если ее захватят в плен, то потребуют за нее половину королевства.
— Хуже, — хмыкнул Ариэль, в глубине души считавший принцессу взбалмошным созданием, способным только портить мужчинам жизнь. Как и большинство высокородных женщин. При таком раскладе его совсем не удивляло, что даже их суровый маршал, бывший сыном не то барона, не то и вовсе принца, на дух не выносил высокородных западных красавиц, но смотрел на дочь восточного купца, как на статую Пречистой Девы в Храме Гроба Господня. Дочь купца тоже вмешивалась в игры, в которых мало что понимала, но всё же вела себя разумнее принцесс, видевших в заключении договоров и союзов лишь способ получить драгоценности, приносимые в дар многочисленными послами в надежде на монаршее благоволение. — Если Салах ад-Дин получит Сибиллу, то король сдаст ему Иерусалим, не задумываясь. Пусть он почти не помнит ее, но она всё еще его мать. Он испугается, если она попадет в руки сарацин.