— Так или иначе, — продолжал Гастингс, не замечая отсутствующего выражения лица своего собеседника, — я боюсь, что в Англии могут вновь начаться волнения. А король Генрих уже немолод. Да и твой отец тоже.
— Барон — близкий родич короля, — ответил Уильям ровным голосом. — Едва ли кто-то из принцев посмеет оскорбить его.
— Ты носишь его имя, Уильям, — недовольно сказал Гастингс, нахмурив седые брови. — Неучтиво с твоей стороны отзываться о нем подобным образом и даже не называть отцом.
— Орден призывает нас отказываться от семьи, мессир, — парировал Уильям, не испытывая ровным счетом никаких чувств. — Я слишком долго был всего лишь братом Уильямом и отвык от принятой среди мирских рыцарей привычки зваться двумя именами.
Правды в этих словах было немного — последние три года Святая Земля знала его, как маршала де Шампера, да и будучи командором он от этого имени тоже не отказывался, — но так было проще всего объяснить Гастингсу, почему он по-прежнему не желает затрагивать в разговоре свою давнюю ссору с бароном. Тогда он выглядел глупым мальчишкой с неведомо откуда взявшейся блажью уйти в служители Господа. Теперь же вел себя так, словно уже позабыл многое из того, что осталось в Англии, и не слишком стремился вспоминать. Уильям не отказывался от родной земли, но у него давно уже была своя жизнь. И не было времени, чтобы проводить ее в воспоминаниях.
И теперь ему казалось, что Гастингс почему-то очень этим недоволен. Каждый храмовник в Англии гордится тем, что маршалом всего Ордена был выбран рыцарь с Альбиона — так он сказал. Но сам смотрел так, словно искал какой-то подвох. Кого он ждал увидеть в Аскалоне? Ведь Гастингс не мог не понимать, что у маршала будет немного общего с едва надевшим белый плащ юнцом. Или всё совсем не так, и общего оказалось слишком много?
Что же вам не по нраву, мессир? Вы сами желали, чтобы я стал рыцарем Ордена Храма. Даже когда отговаривали меня, просили подумать и напоминали о семье, в глубине души вы всё равно хотели, чтобы я надел белый плащ. И так уж вышло, что семью я обрел вдали от Англии. Едва не потерял ее не раз и не два, похоронил тех, кто был мне почти братом и отцом, но — да простит меня Господь — боюсь, что этих людей я люблю сильнее, чем единоутробных братьев и сестер. И не стыжусь этого.
— Вас что-то смущает, мессир Ричард? — спросил Уильям напрямик, но ответить что-либо Гастингс не успел. Удивился вопросу, будто бы растерялся на несколько мгновений — в подтверждение тому, что Уильям попал в точку со своими подозрениями, — но в дверь постучали прежде, чем он сумел собраться с мыслями.
— Вилл, у нас еще один гость из Сен-Жан-д’Акра, — Жослен ворвался в маршальскую келью, не дожидаясь разрешения, и махнул рукой замешкавшемуся на пороге мальчишке-пажу. Уильям узнал его мгновенно, даже несмотря на щедро испачкавшую щеки дорожную пыль.
— Где Ариэль? — спросил он, одновременно с этим кивнув пажу, и тот поспешно захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь.
— Разговаривает с каменщиками, — ответил Жослен. — Я уже послал за ним.
— Хорошо. Ты голоден, мальчик?
— Нет, мессир маршал, — замотал головой паж, стряхивая пыль и с длинных золотисто-каштановых волос, а затем смерил Гастингса настороженным взглядом. Жослена он уже видел прежде, а к незнакомому рыцарю ожидаемо отнесся с подозрением. Умный мальчишка.
— Говори. У тебя письмо?
— Нет, мессир, — вновь мотнул головой паж и затараторил, проглатывая гласные. — Меня послала госпожа, пожелавшая остаться неназванной. Она побоялась писать письмо и велела передать на словах.
Госпожа тоже была неглупа. Уильям знал это с самого начала, но чувствовал гордость за нее каждый раз, когда находил этому новое подтверждение. Ее могли бы и опознать по почерку, если бы кто-нибудь остановил мальчика и нашел у него письмо. Но раз так… Надо полагать, новости будут прескверные.
— Король скончался, мессир. Его тело повезут в Иерусалим в сопровождении сенешаля королевства и маркграфа Монферратского. Но сенешаль убедил регента Раймунда Триполитанского вернуться в Тивериаду, чтобы, — мальчик наморщил лоб, пытаясь припомнить каждое слово в точности. — Чтобы его появление в столице не выглядело, как попытка переворота.
— Сенешаль? — переспросил мессир Ричард, едва ли успевший запомнить хотя бы половину вельмож Святой Земли. И кто из них кому приходится родичем.
— Жослен де Куртене, — ответил Уильям. — Дядя принцессы Сибиллы. По матери.
— А, — вспомнил Жослен. — Это он зовет себя Жосленом Эдесским, хотя Эдесса уже сорок лет как в руках сарацин?
— Именно, — согласился Уильям. Паж неуверенно поднял руку, дождался, когда на него вновь посмотрят, и спросил:
— Будет ли ответ, мессир?
— Будет, — вновь согласился Уильям. — Скажи ей, что ответ всё тот же. Пусть не вмешивается. И если что случится…
Если теперь ее вышвырнут из дворца, поскольку мало кто при королевском дворе всерьез любит надменную сарацинку, а Сибилла не станет защищать ее, как это делал Балдуин. И поскольку при этом дворе находится рыцарь, который за десять лет так и не понял, что у него нет ни малейшего шанса добиться ее благосклонности. Как знать, не придет ли ему в голову заставить ее выбирать между замужеством и жизнью на улице? Будь Сабина одна, она бы не задумалась ни на секунду перед тем, как захлопнуть дверь у него перед носом. Но она не захочет, чтобы из-за этого страдала маленькая девочка.
— Они с дочерью всегда смогут найти приют у госпитальеров, — подытожил Уильям, отгоняя мрачные мысли. Сейчас было не до догадок, как может поступить этот старик. — На первое время. Потом я… что-нибудь придумаю. И скажи ей, что я убью любого, кто посмеет причинить им вред, будь он хоть магометанином, хоть христианином.
Паж кивнул и попросил разрешения отдохнуть и переночевать в прецептории. Ему, конечно же, не отказали и направили к интенданту крепости.
— Проклятье! — выругался Жослен, едва за мальчиком закрылась дверь, и принялся мерить тесную келью шагами. Длинные полы белого сюрко с разрезами хлестали его по ногам при каждом повороте. — Де Лузиньяна нельзя короновать. Он же толком не выиграл ни одной военной кампании. И на кону стоит слишком многое, чтобы давать ему еще один шанс.
— Де Ридфор поддержит права Сибиллы назло регенту, — ответил Уильям, слишком хорошо понимая: говорить они теперь могут что угодно. Но едва ли помешают коронации. — Вся Святая Земля знает, что он ненавидит графа Раймунда. А теперь ему выпала едва ли не лучшая возможность насолить. Лишить своего врага короны — это ли не победа? И получить возможность и дальше давать советы благодарному королю в лице де Лузиньяна.
— Бога ради, да как этот глупец вообще ухитрился стать Великим Магистром?! — продолжал бушевать Жослен.
— Я же сказал, он давал советы де Лузиньяну. Все мы люди, Жос. Не удивлюсь, если после этого подружиться с де Ридфором захотелось очень многим.
— А ты давал советы Балдуину! Так почему ты до сих пор не магистр?!
— Я маршал, — не согласился Уильям. — И ты преувеличиваешь мои заслуги.
— Чушь! Сдается мне, кто-то в свое время их здорово преуменьшил! Господь милосердный, как же мне не хватает Льенара! Уж он бы навел в Ордене порядок, раз ты не желаешь!