Как глупо! Она была уверена, что справилась, что… обманула доверчивую принцессу. Не ради себя, не ради богатства и власти, но ради тех, кого она смела называть своими друзьями. Неужели Господь не верил, что ею двигали лишь любовь и желание помочь? Она не желала зла Сибилле, но выбирая между нею и Уильямом, между нею и Жосленом… Пусть это подлость, но ведь не ради себя! Она бы безропотно приняла любую кару, но не ту, что могла навредить тамплиерам. Иные совершали куда худшие поступки, но…
Прости меня, Господи, но почему ты караешь меня, а не тех, кто стервятником кружил вокруг умирающего Балдуина? Неужели… Нет, прости меня, прости мне этот грех, ибо я поняла. Как я могу быть Твоей верной слугой, если уподобляюсь тем, кто готов идти на любую подлость ради достижения своих целей? Неважно, сколь благородны мои намерения. Я должна найти другой путь.
Плеча коснулась рука в кожаной перчатке для верховой езды, и Сабина испуганно вздрогнула, прежде чем поняла, что это Жослен.
— Забирай девочку. Немедля. Пока их мысли заняты коронацией, и им нет дела до непокорных служанок.
Сабина кивнула, будучи не в силах вымолвить ни единого слова, и с трудом сморгнула навернувшиеся на глаза слезы, когда поняла, что он и не думает оставлять ее одну.
— Ничего не бери из дворца. Ни дорогих вещей, ни драгоценностей. Особенно драгоценностей. Иначе они могут обвинить тебя в воровстве.
— Но у меня… остались драгоценности, — призналась Сабина, выбираясь вслед за ним из узкого проулка на заполненную людьми улицу. — Те, что были на мне, когда я… встретила Уильяма. Я зарыла их в дворцовом саду…
— Забудь, — отрезал Жослен и обернулся через плечо. Опасался, что кто-то может следить за ними?
— Но они мои! — возмутилась Сабина. — Я для того и спрятала их, чтобы быть уверенной…
— Ты не сможешь этого доказать. Этот, Господь, прости мне мое злословие, влюбленный в тебя рыцарь заявит, что ты украла драгоценности у его дочери. Или она сама это заявит, что, пожалуй, будет вернее. Сейчас тебе нельзя брать ничего. Быть может, тебе удастся вернуться за ними позднее… Нет, лучше не рискуй, если тебя поймают уходящей из дворца с драгоценностями, то без раздумий выставят воровкой.
— Но в чем же я… пойду? — растерялась Сабина. Если ей придется оставить всё ценное… Да что мешает леди Агнесс точно так же отобрать у нее всю одежду? И шелк, и бархат, и даже самое простое некрашенное полотно. И у нее, и у Элеоноры.
— У тебя есть друзья во дворце? Кто-то, кому ты можешь доверять безоговорочно?
Сабина задумалась на мгновение, чудом разминувшись с несущим корзину с пряностями мальчишкой в залатанных магометанских шальварах, и кивнула.
— Есть… один человек.
Перепуганная портниха едва не выронила очередное шитье, когда Сабина ворвалась в комнату, распахнув дверь во всю ширину.
— Жанна, мне нужна твоя помощь! Элеонора! Элеонора, где ты?!
— Матерь Божья, что ты…? — возмутилась портниха и испуганно всплеснула руками, увидев входящего следом за Сабиной тамплиера. Элеонора появилась в дверях спальни, прижимая к груди тряпичную игрушку, испуганно распахнула глаза, увидев незнакомого мужчину, и получила в ответ обаятельную улыбку.
— Не бойся, милая, я тебя не обижу, — сказал Жослен и подхватил ее на руки прежде, чем она успела даже моргнуть. Элеонора удивленно охнула, но послушно обвила руками его шею.
— Мама?
— Не сейчас, Элеонора. Я всё тебе объясню, но не сейчас. Жанна, мне нужна одежда. Самая простая, какую тебе не жалко. Клянусь, я всё верну.
— Но… — забормотала портниха, не понимая, что творится вокруг и к чему такая спешка, — но…
— Прошу тебя, мне нужна помощь! — воскликнула Сабина и с горечью оглядела комнату еще раз. Нежно-зеленые драпировки на стенах, круглый столик с тонким геометрическим узором по краю столешницы, горку квадратных подушек на небольшом возвышении в углу.
Как глупо. И обидно. Это был ее дом. Она обставила эти комнаты сама, выбрала каждую мелочь — даже ту, что осталась бы незамеченной для чужака, вошедшего случайно или намеренно, — и могла бы найти любой предмет в кромешной темноте и с закрытыми глазами. А теперь… она теряет это в одно мгновение. Всё, что у нее было: и драгоценности, и шелковые одежды, и маленькие флакончики с жасминовым маслом и краской для глаз, и несколько трактов по медицине, которые она хранила с такой бережностью, и даже…
Нет. Это был подарок добросердечных монахов, не пожалевших бесценный псалтырь для едва разбиравшей латынь паломницы. Книга, которую она подолгу читала на берегу Иордана, прося Уильяма объяснить ей каждое незнакомое слово. Книга, которая… значила для нее едва ли не всё. Она не оставит этот псалтырь леди Агнесс и ее отцу.
Жослен промолчал, когда Сабина, смаргивая злые слезы, заворачивала книгу в детское платьице, самое простое из тех, что были у Элеоноры. И вышел за дверь, по-прежнему не выпуская девочку из рук, чтобы позволить всхлипывающей сарацинке переодеться в принесенную портнихой простецкую одежду с грубой шнуровкой на груди и слишком коротким для ее роста подолом. Спустя столько лет она возвращалась к началу. Спустя ровно половину жизни. Ей было всего четырнадцать, когда она бежала из собственного дома, чтобы навсегда расстаться с миром магометан. Ей исполнилось двадцать восемь — почти половину года назад, в ту же ночь, когда за тысячелетие до этого в небе зажглась Вифлеемская звезда, возвещая о рождении Спасителя, — и она вновь уходила ни с чем, унося свои скромные пожитки в одних руках.
Служанка. Королевская шлюха. Любовница тамплиера. Друг короля. Четырнадцать лет жизни в нескольких словах. И вот оба короля мертвы, а ей больше некому служить. Но тамплиер — ее суровый маршал, готовый пожертвовать всем ради защиты христиан, — по-прежнему был с ней. И девочка, которая не была ей родней по крови, но звала ее матерью. Нужно позаботиться о ней, а не горевать о безделушках, пусть они и были важны не столько как драгоценности, но как память об уже покинувшем этот мир друге. В конце концов, ни леди Агнесс, ни ее отец, ни сама Сибилла не в силах отобрать у нее воспоминания.
— Куда мы идем, мама? — спрашивала Элеонора, оглядываясь на белокаменные стены дворца через плечо несущего ее рыцаря. Сабина не оборачивалась. Балдуина в этих стенах давно уже не было. Ни его самого, ни его несчастного племянника, не дожившего даже до десятилетия. Лить слезы о потерянной роскоши было недостойно той, что смела считать себя другом последнего короля Святой Земли.
— К госпитальерам, милая. Сестры приютят нас на время.
Уильям был прав. Паж передал ей слова лишь о приюте, но Уильям понял, чем обернется для нее возвращение Сибиллы, задолго до того, как сама Сабина… Нет, ей бы и в голову не пришло ждать такой подлости. Впрочем, кто она без защиты короля? Напротив, именно этого ей и следовало опасаться. Балдуин уже отказывал этому старику, когда тот вздумал просить у него позволения жениться на безродной служанке. Де Лузиньян же решил отблагодарить рыцаря, шпионившего для него еще при жизни короля. Надо полагать, просьба верного слуги даже пришлась новому правителю по нраву. Не земли и не золото, даже не титул, а всего лишь женщина, которая не стоила и безанта. С чего бы ему было отвечать отказом?
Погруженная в собственные мысли, она даже не заметила, как что-то неуловимо изменилось. В городском шуме, в наползающих на солнце белесых и почти прозрачных облаках, и даже в самом воздухе. Но почувствовал Жослен, сбившись с широкого размашистого шага и резко обернувшись через плечо.
— Что такое? — спросила Сабина, увидев, как обнимавшая Элеонору рука на мгновение сжалась чуть крепче.
— Я вдруг подумал, — медленно сказал Жослен, напряженно вглядываясь в оставшуюся у них за спиной широкую улицу. — В городе немало шпионов. Но если они не смогли помешать самой коронации, то…
— Я… не понимаю, — призналась Сабина, гадая, что он пытается увидеть среди домов и снующих по улице людей. Жослен повернул к ней загорелое лицо и мотнул головой, словно отгонял какую-то мысль.
— Идем скорее.
— Хорошо, — растерянно согласилась Сабина и почти побежала, с трудом успевая за спешащим вверх по улице рыцарем. — Прости, я знаю, что ваш Устав очень строг, но мне нужно будет дойти до магометанского квартала…