— Сибилла! — кричал муж где-то совсем рядом, и она изо всех сил силилась прогнать черноту перед глазами.
— Помогите… Я не могу… Я сейчас… упаду…
— Ноги из стремян, — велел всё тот же голос безо всякого почтения, и ее выдернуло из седла, словно нитку из подола, в четыре руки усаживая на круп чужого коня. — Филипп, нам нужен коридор!
Какой коридор? — не понимала Сибилла, цепляясь обеими руками за белую ткань — единственное, что она теперь видела перед глазами, — и почувствовала под пальцами сначала нашитый на груди красный крест, а затем и сжавшую ее ладонь руку в грубой кожаной перчатке.
— Держитесь.
Сибилла послушно обхватила его обеими руками поперек груди. Боевой конь с гневным ржанием поднялся на дыбы и обрушился всем весом на бунтующую толпу, раздробив чей-то череп ударом подкованного копыта.
***
В Иерусалимском дворце в ту ночь не смолкали гневные крики. Мужчины метались по мраморным полам, не пытаясь утешить рыдающих женщин, и бросали друг другу одно обвинение страшнее другого.
— Как они посмели?! Нечестивая чернь! Они подняли руку на королеву, на благородных женщин, на…!
— Вы сами повинны в этом несчастье, мессиры! Один из трех ключей от королевской сокровищницы хранился у магистра госпитальеров! И вы силой заставили несчастного Роже отдать его вам, чтобы получить корону! Не лгите, что это не так! Господь покарал вас за ваше злодеяние!
— Бог не желает видеть нечестивцев на троне Иерусалима! Коронации Ги де Лузиньяна не будет! Этот брак нужно немедленно расторгнуть, пока на нас не обрушились десять Казней!
— Вы не посмеете…! Вы, чумные крысы, только и ждущие чужой беды, вы сами поддерживали нас, а теперь намерены бежать к Раймунду, поджав хвосты?!
— Королева нарушила свое слово! Бароны обещали ей корону, лишь если она оставит мужа! И клянусь Богом, это нужно сделать немедленно! Пусть де Лузиньян возвращается на Запад, где ему и место! От него все беды, он первым прогневал Господа, поссорившись с королем!
Сибилла слушала эти крики и ругань, до судорог сцепив пальцы и из последних сил стараясь держать спину прямой. Она могла бы сказать, что она королева и простые бароны ей отныне не указ. Она уже пыталась, но мужчины не слушали и продолжали обвинять друг друга в смерти десятков людей, и Сибилла в отчаянии махнула рукой. Решила ждать, хотя сама не понимала, чего именно.
Но не могла избавиться от мысли, что при Балдуине такого бы не случилось.
Крики стихли, лишь когда в зале появились храмовники, и горящие вокруг медные лампы отчетливо высветили побуревшую кровь на белых плащах и сюрко. Сибилла боялась смотреть им в глаза. Сколько же раз они нарушили Устав, чтобы защитить неугодную Иерусалиму королеву? Сколько грехов взяли на душу по ее милости?
— Мой муж… — с трудом всхлипнула Агнесс, ютящаяся на подушках у ног королевы. Лицо у нее распухло от слез, все тело беспрерывно содрогалось, и сама она уже обессилела от постоянных рыданий, но все равно протянула вперед руки, падая на колени перед рыцарями в белых плащах. — Умоляю…
— Я сожалею, мадам, — ответил мессир де Шательро, но голос у него был скорее усталый, чем действительно сочувствующий. — Его тело еще не нашли.
— Не смейте! — взвизгнула Агнесс и повалилась на пол, содрогаясь и воя, как раненый зверь. — Он жив!
— Да есть ли в вас хоть капля сочувствия?! — закричал ее отец и бросился к дочери, пытаясь поднять ее с пола.
— А в вас? — глухо спросил храмовник, и Сибилла против воли попыталась прислушаться к его усталому голосу. — Боюсь, что в своих страданиях повинны вы сами. Ее нет во дворце, мессир. Она ушла к госпитальерам, и вы ее не получите.
И отвернулся от опешившего от этих слов старика.
— Я вынужден вас покинуть, магистр. Меня ждут в Аскалоне. Полагаю, если королева ничего не предпримет в ближайшие дни, то начнется магометанское вторжение. Мы должны быть готовы к нему.
Ответ Великого Магистра Сибилла пропустила мимо ушей. Выждала, пытаясь понять, не было ли это советом, как ей поступить, чтобы не допустить повторения сегодняшней трагедии, но осознала, что в таком случае совет был слишком расплывчат и она по-прежнему совершенно не представляет, что ей делать. И поднялась на ноги, отставив кубок с вином, из которого не выпила и капли.
— Нет, оставьте меня. Я желаю уединения.
И не желает, чтобы кто-то из ее придворных дам увидел, как отчаянно королева стремится догнать обыкновенного рыцаря-монаха.
— Постойте! — выкрикнула Сибилла, оказавшись на полутемной винтовой лестнице из белого мрамора и судорожно хватаясь пальцами за перила из страха поскользнуться на отполированных тысячами шагов ступенях. — Мессир де Шательро, прошу вас… Как мне вас отблагодарить?
Рыцарь обернулся на нее через плечо и едва заметно качнул головой.
— Это был мой долг, Ваше Величество.
— Долг или не долг, но вы спасли меня, — не согласилась Сибилла. — Если бы не вы… Это чудо, что…
— Вовсе нет, Ваше Величество. Я подозревал, что нечто подобное может произойти, и заранее собрал братьев Ордена на случай беды. Слишком уж… это выгодно вашим врагам.
— Вы полагаете, — горько спросила Сибилла, делая шаг вперед и спускаясь еще на одну ступеньку, — что это моя вина? Вы это имели в виду, когда сказали, что я погубила нас всех?
— Мне не следовало этого говорить, — ответил рыцарь и склонил голову в смиренном поклоне. — Я прошу вас у прощения за эти слова. И вы… не повинны в том, что произошло. Вы… Простите меня, Ваше Величество, простите вновь, но вы слишком неопытны и наивны. В толпе наверняка были агенты графа Раймунда или египетского султана, они и начали кричать первыми. Простые горожане лишь подхватили. Это нетрудно, достаточно лишь напомнить толпе, что когда начнется война, первыми будут гореть поля и дома простых людей, а не замки баронов. И эта толпа сама разорвет тех, кого сочтет виновными в ее несчастьях.
— Но вы… нарушили Устав. Ради меня.
— Я поклялся защищать всех христиан, это верно. Но выбирая между мужчиной с камнем в руке и безоружной женщиной, я буду защищать женщину. Если это и грех, то лишь мой, но не ваш. Не берите на душу чужую вину.
— И всё же, — ответила Сибилла, не понимая, почему он так упорно отказывается признавать собственное благородство и доблесть, — я хотела бы отблагодарить вас. Но не знаю, как. Будь вы обыкновенным рыцарем, я… Но что мне дать храмовнику, которому не нужны ни земли, ни золото, ни титулы?
— Земли и золото нужны Ордену, Ваше Величество, — вновь качнул головой рыцарь, но она не услышала в его голосе и тени снисхождения к глупой женщине. — Если вы так желаете отблагодарить их за защиту…
— Я желаю отблагодарить вас, — повторила Сибилла, и в голосе прорезались незнакомые ей самой стальные нотки. — Орден свое получит, я вовсе не забыла, что не вы один пришли мне на помощь. Но я хочу…
Храмовник протянул к ней руку, заставив осечься на полуслове, и спросил:
— Вы позволите?
Сибилла помедлила, неуверенная, что правильно понимает ход его мыслей, и подала внезапно задрожавшую ладонь.
— Благодарю, — совсем тихо сказал рыцарь и поднес ее руку к губам, защекотав кожу рыжеватыми усами. — Будьте бдительны, Ваше Величество. У вас много врагов.
Едва различимые в темноте ворота Иерусалима по-прежнему были закрыты, и стража долго ворчала, не желая выпускать из города одинокого всадника. А ворота Аскалона, над которым уже поднималось яркое, почти белое солнце, распахнулись навстречу запыленной, уставшей лошади, едва караульные разглядели нашитый на белый плащ красный крест у левого плеча. Жослен добрался до донжона-прецептории еще до начала утренней трапезы и без колебаний постучал в дверь маршальской кельи.
Уильям ожидаемо не спал. Сидел, нахмурив брови, за столом и читал очередной длинный пергамент. Глаза он поднял, лишь когда услышал голос вошедшего.
— Pax vobiscum*, любезный брат!
— Силы небесные, ты же не скакал из Иерусалима всю ночь?!
— Скакал, — согласился Жослен с неуместным весельем в голосе и рухнул на свободный стул, вытянув гудящие от усталости ноги. — И у меня… не самые приятные новости.
Уильям едва слышно вздохнул — другого ответа он, верно, и не ждал, — бросил на стол вновь свернувшийся в свиток пергамент и ответил: