— Ты меня хоронишь? — сухо спросил Уильям, внимательно рассматривая ее лицо в темноте. Сабина вздрогнула всем телом и испуганно подняла на него глаза.
— Нет! Как ты можешь думать…?!
— Не кричи, — сказал Уильям уже мягче, и она виновато прикусила полную нижнюю губу. — Будет… неприятно, если нас услышат. Я ведь должен говорить с посланником от Великого Магистра, а не… — он не договорил, но даже в ночном сумраке разглядел, как ее щеки потемнели от смущенного румянца.
— Прости, — прошептала Сабина и жарко поцеловала Уильяма в губы, порывисто взяв его лицо в ладони. — Я вовсе не хотела… Прости, я места себе не нахожу в последние месяцы. Словно над нами висит огромный меч на тонкой шелковой нити, и эта нить вот-вот оборвется. Вот-вот… — она замолчала и поцеловала его вновь. Еще раз и еще, перебирая пальцами его волосы, прижимаясь нежной упругой грудью к его груди, но когда он уже был готов опрокинуть ее на спину и зарыться лицом в пахнущие жасмином локоны, Сабина отстранилась и уткнулась лицом ему в шею.
— Отец не причинит мне вреда, я знаю. Так тебе любопытно, что я слышала в Иерусалиме, или…? — в голосе вновь появились игривые нотки, и пальцы с короткими ногтями медленно провели линию по его груди.
— Любопытно, — ответил Уильям и перехватил ее руку, поцеловав ладонь и темные вены на запястье. — Расскажешь?
— Ги де Лузиньян заключил с Салах ад-Дином мирный договор, — Сабина подняла голову и вновь дотронулась до его лица, поглаживая пальцами заросшую колючей бородой щеку. — Жанна, портниха во дворце, узнала об этом случайно, Ги ворвался к жене, когда та примеряла новое блио, и начал кричать, что они потратили шестьдесят тысяч безантов, лишь бы добиться мира с магометанами и не ради того, чтобы граф Раймунд, никчемный предатель, посмел просить у султана защиты от произвола королевы и ее мужа. Ваш Магистр поклялся, что он покарает графа, пусть тот и христианин, а д’Ибелины покинули Иерусалим еще до коронации Сибиллы и вместе с графом пытались убедить Онфруа де Торона потребовать корону себе. Но Ги убежден, что Онфруа всего лишь мальчишка и даже брак с Изабеллой не поможет ему занять трон, а Рено де Шатильон полностью поддерживает де Лузиньянов. По словам Ги, де Шатильон желает лишь грабить сарацинские караваны, а граф Раймунд не станет смотреть на его набеги сквозь пальцы.
— Вот так и гибнут целые королевства, — пробормотал Уильям, поднимая руку и убирая ей за ухо завиток волос. — Лишь потому, что кто-то не счел угрозой обыкновенную портниху. Но, силы небесные, неужели де Лузиньян сам не понимает, что если его керакский цепной зверь зайдет слишком далеко, то сарацины и не вспомнят об уплаченных им шестидесяти тысячах?
— Я слышала, что султан осаждал Керак еще раз, но вновь ушел ни с чем, — сказала Сабина ровным голосом, подпирая голову рукой. Но глаза у нее влажно блеснули на мгновение. Уильям приподнялся на локте и коснулся губами шрама на ее левом плече. Потом еще одного и еще, от плеча к запястью, одновременно с тем кладя руку на едва прикрытое льняной простынью бедро и очерчивая пальцами пересекающие его неровные линии шрамов. Сабина зажмурилась и на мгновение уткнулась носом в его спутанные волосы.
— Обними меня, — попросила она тонким голосом и придвинулась еще ближе, вновь прижимаясь грудью к его груди. Уильям обхватил ее обеими руками и откинулся на спину, вдыхая жасминовый запах пышных черных локонов. Потом спросил:
— Почему ты не осталась с госпитальерами?
— Да у меня, считай, ничего нет после побега из дворца. Мне… стыдно нахлебничать. И ведь я не одна, со мной ребенок, которому нет и семи. У отца я хотя бы могу работать. И за себя, и за Элеонору. Да и… Он приходил меня искать. Братья указали ему на дверь, даже несмотря на все его заверения, что он намерен сделать меня честной женой, а не блудницей, но я… Пусть лучше ищет меня в целом городе, чем знает наверняка, где я прячусь, — сказала Сабина и негромко, но очень горько рассмеялась при этих словах. — Честной женой, подумать только. Если женщина не желает мужчину, он приведет ее в церковь, получит благословение священника и всё равно возьмет ее силой. Вот только никто уже не назовет его грешником и насильником. Разве так должны поступать благородные рыцари?
— Я бы никогда… — сказал Уильям, понимая, что из его уст это прозвучит не слишком правдиво и честно — ведь они уже не могли знать, как бы он поступил, окажись он на месте этого старика и годами добиваясь женщину, что не испытывала к нему и тени симпатии, — но Сабина вновь негромко рассмеялась.
— Нет, ты такой же, как и все они.
— Я?! — возмущенно спросил Уильям, позабыв, что сам просил ее не кричать, и Сабина виновато улыбнулась. Он всеми силами стремился избегать эту невозможную женщину, когда встретил ее во дворце десять лет назад, отталкивал ее вновь и вновь, клялся в мыслях, что никогда бы не опозорил ее, будь она по-прежнему невинна, и пусть он не сумел сдержаться, когда она пришла к нему в ту дождливую ночь в ущелье на пути к Иордану, но всё же слышать, что он такой же, как и этот старик, было… неприятно.
— Прости, — тихо попросила Сабина, поглаживая его по щеке. — Я не хотела сказать, что ты… безбожник. Но будь я твоей женой, и ты бы запер меня в своем замке, где я рожала бы твоих детей до тех пор, пока от моей красоты не осталось бы даже смутного воспоминания. Скажешь, нет? Я люблю тебя, Уильям, но я знаю, что ты бы никогда не позволил своей жене даже близко подойти к прокаженному. И запретил бы даже думать о том, чтобы следить за шпионами Ги де Лузиньяна. В этом и заключен весь смысл. Запретить мне что-либо ты не в праве. Ты вынужден считаться с моими желаниями, и пусть я знаю, что ты не причинишь мне вреда, я… Прости, но я рада, что у тебя нет надо мной настоящей власти.
Уильям промолчал и перевел взгляд на низкий темный потолок.
— Я обидела тебя? — спросила Сабина с искренней грустью в голосе. — Не обманывай меня, Уильям, я не нужна тебе. Не всегда. Быть может, для нас даже лучше, что мы столь редко видим друг друга. Ты слишком занят войной и политикой, а будь я твоей женой… Я знаю, что стала бы требовать слишком многого. Я была так счастлива в ту ночь, когда мы поклялись, пусть не у алтаря и без священника, пусть для мира эти клятвы не значили ровным счетом ничего, но я знаю, что это правильно. Эти клятвы нужны лишь нам двоими, и… Пусть это покажется странным, но именно они заставляют меня помнить, что хоть ты и любишь меня, но я по-прежнему лишь любовница и не вправе просить тебя отказаться от Ордена и от войны. От того, чем ты живешь. Хотя… мы оба знаем, что даже не будь ты тамплиером, я бы никогда не стала твоей женой.
— И почему же? — спросил Уильям, нахмурив брови, и она слабо улыбнулась.
— Я же просила, не обманывай меня. Даже случись всё так, как случилось, ты бы разве что потешился со мной какое-то время, а потом отправился бы домой.
— Я бы мог взять тебя с собой, — заспорил Уильям, не соглашаясь с тем, что она была бы для него всего лишь мимолетным увлечением. Даже когда он считался наследником земель де Шамперов… Да, он не любил ту дочку конюха в Гронвуде, но и не относился к ней так, словно лишь искал способа приятно провести время. Это она рассказала ему о словах той графини — или баронессы, теперь уже и не вспомнить, — что не желала брака Уильяма со своей дочерью. Дочка конюха была… почти как Сабина, но Сабину он любил и она стала ему настоящим союзником, а не просто девчонкой, подслушавшей пару слов на рыночной площади. Сабина была той, на кого можно было рассчитывать в трудную минуту. Так же, как на Жослена и Ариэля. Сабина стала для него не просто любовницей и… частью его семьи, но и верным другом.
Пусть сама Сабина была с этим несогласна.
— Взять куда? В Англию? И что бы я там делала, в этой твоей Англии? И, что куда важнее, кем бы я там стала? Быть может, для меня бы нашлось место на ложе благородного барона де Шампера, но на пирах рядом с тобой сидела бы другая. И в Англии со мной обращались бы куда хуже, чем здесь. В их глазах я была бы лишь заморской шлюхой, игрушкой избалованного вельможи, и даже роди я тебе детей, какое будущее ждало бы их с такой матерью? Нет, Уильям, даже не будь ты тамплиером, ты бы никогда не женился на дочери сарацинского купца.