Перед глазами у него расплывались разноцветные круги, и все молитвы были лишь о том, чтобы не упасть с коня и не подвести братьев. Пусть его сил хватит лишь на один удар, но разве не об этом ударе он мечтал с тех самых пор, как вступил в ряды тамплиеров? Господь повелел, чтобы Ричард всю жизнь служил Ордену в Англии, и лишь на старости ему было позволено увидеть Святую Землю и белые стены Иерусалима, помолиться в Храме Гроба Господня и коснуться рукой Животворящего Креста, на котором был распят Христос. После такого чуда он не боялся даже самой страшной из смертей человеческих, и виднеющийся впереди Крест, денно и нощно охраняемый командором Иерусалима и десятью достойнейшими рыцарями, придавал Ричарду куда больше сил, чем глоток воды. Это был миг, которого он ждал всю свою жизнь, час его величайшего триумфа, и весь мир сузился до белой в лучах солнца полупустыни, до узкой полосы сухой растрескавшейся земли, словно Ричард уже смотрел на него сквозь прорезь топфхельма. Он не думал о том, что будет после и будет ли вообще. Ибо сейчас для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Лишь сражение с магометанами.
На закате небо вокруг медленно садящегося солнца стало красным. Будто кто-то расписал его яркими красками, как фреску на стене, и переливы багрового и рубинового цвета ложились неровными мазками от линии горизонта до самого зенита. Кровавое небо и кровавое солнце, почти сливающееся с ним в глазах старого рыцаря.
— Дурной знак, — прошептал кто-то из братьев растрескавшимся от жажды и кровоточащими губами. С самого начала, с первого шага от источников Ла-Сефори к Тивериаде их сопровождали дурные предзнаменования. Кто-то шептал о колдунье, не имеющей обличья — ибо одни рыцари говорили, будто видели сгорбленную старуху в лохмотьях, а другие — прекрасную магометанку в звенящих украшениях и шелковых шальварах багряного цвета, — а кто-то вспоминал, что в прошлую ночь лошади отказывались пить. Отказывались уходить от источников. Еще один сержант рухнул с коня без сил, но двое других братьев в черных, будто дымившихся на солнце сюрко с красными крестами помогли несчастному вновь сесть в седло. С юга впервые подул горячий, не приносящий облегчения ветер, и видневшаяся впереди двуглавая вершина — Рога Хаттина — уже занимала собой треть медленно чернеющего неба. Мудрецы говорили, будто именно с этой горы Иисус произнес Нагорную Проповедь, но у Ричарда не осталось сил восхищаться и благоговеть. Разноцветные круги перед глазами сделались черными пятнами, и всё расплывалось уже не от беспрерывно дрожащего в воздухе марева, но от непроходящего головокружения. Кого-то из братьев мучительно рвало, и бедолага склонился с седла так низко, что высокая передняя лука с силой врезалась ему в живот, лишь усугубляя страдания. Ричард видел одного такого рыцаря, но по всему войску задыхались, слепли от черных пятен перед глазами и даже теряли сознание десятки мужчин, привыкших считать себя сильнейшими из христиан. Багровое солнце победило их всех.
— Остановимся здесь, Ваше Величество, — просипел магистр тамплиеров сквозь запыленную куфию. — Мои разведчики докладывают, что к Тивериаде не пройти. Сарацины стоят вокруг озера стеной.
— Озеро большое, — заметил коннетабль столь же сиплым и усталым голосом. — Недаром же… его испокон веков зовут Галилейским морем. Оно протянулось на тринадцать миль, неужели мы не найдем места, чтобы напиться?
— Люди измучены, — вмешался в разговор граф Раймунд. — Я… согласен с магистром де Ридфором. Сейчас мы не сумеем пробиться к озеру.
— Нам нужна вода! — прохрипел коннетабль. — Ги, мы должны попытаться! Люди гибнут! И не в сражении, а под солнцем и сарацинскими стрелами! Я предпочту умереть в бою, а не от жажды или случайного выстрела!
— Довольно, — сказал король, утирая пот с лица дрожащей от усталости рукой. — Мы должны разбить магометан, а не сложить головы в бесславной попытке добраться до воды, словно оголодавшие звери — до куска мяса. Граф Раймунд прав, люди измотаны и не сумеет оттеснить врага от озера. Нужно дать им хотя бы несколько часов передышки. Остановимся до рассвета.
Магометане лишь этого и ждали. Не успели обессилевшие рыцари спешиться и начать поднимать шатры на склонах Хаттина, как у между холмов вспыхнула высушенная зноем трава. Густой дым поднимался вверх, послушный малейшему дуновению ветра, слепил глаза еще сильнее угасшего за горизонтом солнца и жег истерзанные жаждой и раскаленным воздухом горла. Франки задыхались и давились надрывным кашлем. Найдись хоть у кого-нибудь из них глоток воды, и рыцари схватились бы за мечи, позабыв все свои клятвы и обеты. Ричард молился вновь, упав на колени на пожухлую траву и чувствуя, что уже не поднимется без чужой помощи.
Дай мне сил, Господи, пережить эту ночь. Дай сил умереть достойно, во славу Твою и для спасения этого города, что я не видел прежде, но верю — он прекрасен, как сам Иерусалим.
— Они сожгут все растения на мили вокруг! — отчаянно кричали расставленные по холму дозорные.
— Силы небесные, лишь бы пламя не пошло вверх!
— Копайте траншеи! Не станет травы — нечему будет гореть!
— Снимайте плащи! Будем тушить ими, если придется!
— Пресвятая Дева Мария, защити! Если и плащи загорятся…!
Но воды у них не было. Лишь запасы еды, которых хватило бы на несколько недель, но никто из рыцарей и пехотинцев не мог проглотить и куска, и даже те, кто сумел прислушаться к словам командиров и следовавших с войском капелланов, лишь бессильно давились принесенной им едой. Белесый в ночной темноте дым стоял над лагерем туманом, застилавшим глаза дозорным и душившим как простых воинов, так и всемогущих баронов. Сарацины бесстрашно атаковали лагерь снова и снова, придерживаясь столь выгодной для них тактики стремительных налетов и отступлений, теряли немало людей — когда разъяренные из-за долгого перехода и жажды рыцари обнажали мечи и беспощадно рубили всякого, кто не был их собратом, — но всё же добились своего. Отдохнуть христианам в ту ночь так и не удалось. Те, кто сумел подняться на ноги с рассветом, молились уже не о победе, а о конце еще не начавшегося сражения. Даже попади они в плен… Господь, пусть магометане будут милосердны и не откажут им в глотке воды.
И те, кто остался с королем и баронами, собираясь стоять насмерть, не находили в себе сил судить тех, кто сдался и бежал, бросая оружие к ногам магометан и лишь униженно моля разделить с ними хотя бы пару капель.
Ричард ждал, что войска султана пойдут в атаку, едва только солнце поднимется над Галилейскими холмами, но сарацины медлили. Они окружили врагов со всех сторон, черными волнами перемещались по холмам и кричали, прославляя Аллаха и пророка Мухаммеда. Ликовали, надеясь на скорую победу. Ричард думал, что уже не сумеет сесть в седло — всё тело ломило, руки и ноги не гнулись, а в пересохшем рту стоял кислый вкус, и из растрескавшихся губ сочились капельки крови, — но еще один взгляд на гордо поднятый над головами христиан Животворящий Крест всё же сумел ненадолго вдохнуть в него силы.
Умереть достойно. Ничего другого ему уже не оставалось.
— Идем на восток! — передал приказ короля командор Иерусалима. Ги и его советники еще надеялись прорваться к огромному, словно море, озеру, способному напоить всех христиан Святой Земли разом. Оно было так близко, что у воинов кружилась голова от мерещившегося им вкуса и даже запаха ледяной озерной воды.
— Отец? — с почтением спросил аль-Афдаль, когда ждущему на вершине одного из холмов султану доложили о том, что неверные намерены сняться с места и продвигаться дальше к осажденной Тивериаде. Салах ад-Дин пристально смотрел на двуглавую гору, потирая пальцами подбородок, и размышлял. Ему даже не нужно было начинать это сражение, солнце и дым убивали врагов куда быстрее, чем сабли его верных мамлюков.
— Пусть воины продолжают стрелять. И сожгите всю траву и кустарники, что только растут на этих холмах, но заставьте неверных задохнуться в дыму.
Стрелы летели сквозь едкие серо-зеленые клубы, вонзаясь в измученные тела людей и лошадей. Кафиры отвечали выстрелами из арбалетов, из последних сил поднимали оружие и убивали правоверных даже обломками своих копий, не выдержавших прежних столкновений. Они дрались, как раненые львы, но у брата султана это вызывало лишь усмешку.