— Так ты, любезный брат, бастард что ли? — спросил рыцарь, и Уильяму послышалась насмешка в его голосе. — Хвала Господу, я уж думал, что ты не иначе как над королевой надругался, раз тебя в Святую Землю отправили грехи замаливать.
— Никто меня не отправлял, — бросил Уильям, — я сам ушел.
— А что такого в том, что ты бастард? — спросил Жослен и на мгновение прижал руку к лицу, стараясь дышать медленно и глубоко. — Силы небесные, да когда же это кончится?
— Не скоро, — весело ответил ему Льенар. — Похоже, что шторм начинается. И я вот тоже не понимаю, что в этом такого. Ваш Вильгельм Завоеватель тоже, помнится, был бастардом.
— Я знаю, — буркнул Уильям, — меня в честь него и назвали. Только вот, — добавил он, — Вильгельм был бастардом Нормандского герцога, а не его жены.
— Ах вот оно что! — хмыкнул Льенар.
— Это не то, что вы думаете! — вновь повысил голос Уильям. Если они посмеют сказать хоть что-то дурное о его матери…
— Мы ничего не думаем, — просипел Жослен и прикрыл глаза, вновь начав проклинать в мыслях надвигающуюся бурю. — Потому что мы ничего не знаем. И не узнаем, пока ты сам не захочешь нам рассказать.
Льенар согласно кивнул, но прежде чем Уильям успел подумать, что любезный брат может, когда нужно, быть чутким собеседником, как тот спросил:
— А ты хоть знаешь, кто отец? — и добавил, получив в ответ разъяренный взгляд. — Не сверкай глазами попусту, мальчик, это важно. Если кто-то из твоих английских собратьев вздумает об этом сболтнуть, то тебя допросят на первом же капитуле, чтобы выяснить, имеешь ты право на плащ рыцаря или нет. И лучше бы тебе знать имя отца, чтобы никто не смог обвинить тебя в том, что ты не благородных кровей.
— Да меня сам король в рыцари посвятил! — возмутился Уильям.
— И всё-таки? — спокойно спросил Льенар.
Уильям молчал. Ему даже думать об этом безбожнике было мерзко. Мерзко и почему-то… страшно. Ему было чуть больше двух, когда Юстас скончался, и он не помнил ничего, кроме разъяренного голоса и пыли, забивавшейся в рот и нос, когда принц вез его из Лондона в аббатство Бери-Сент-Эдмундс, где Юстас и встретил позднее свою смерть. Тогда Уильям даже не понимал, что это его отец и что он не запомнит о нем ничего, кроме криков, топота лошадиных копыт и этой вездесущей, не дававшей толком вздохнуть пыли.
— Юстас Блуаский, — пробормотал он, когда Льенар уже, по-видимому, решил, что не дождется ответа.
— Сын короля Стефана?! — прошипел тот таким голосом, что Уильям даже вздрогнул от неожиданности. Да и не только он, Жослен, казалось, тоже опешил от такой реакции.
— Да, и что с того? — вызверился в ответ Уильям. — И моя мать ни в чем не виновата, она…
— Тихо, — зашипел Льенар, начав озираться. — Ты что, парень, совсем с головой не дружишь? Не смей никому говорить об этом, ясно тебе? И ты не смей, — велел он Жослену, прекратив оглядываться и убедившись, что их вряд ли кто-то слышал.
— Да я и не собирался, — пробормотал аквитанец, непонимающе хмуря брови.
— Ты, любезный брат, не то, что не собирался, ты об этом не скажешь, даже если тебя на собрании капитула спросят, понятно? Даже если сам Магистр вопросы задавать начнет.
— Понятно, — послушно согласился Жослен. — Хотя и не совсем.
— Тебе тоже непонятно? — спросил Льенар Уильяма вместо ответа. — Если это правда, то ты единственный внук короля Стефана. А значит, единственный наследник Блуаской династии. Да ты для Плантагенета враг номер один, я вообще удивляюсь, как тебя еще в детстве в овраг поглубже не столкнули или еду тебе не отравили.
— Дядя Генрих никогда бы… — начал было Уильям, но осекся, поняв, что ему и называть-то короля теперь так нельзя. Какой же Генрих ему дядя, если он бастард Юстаса? Но разве король стал бы его за это убивать? Да и какая теперь разница, если все сыновья Стефана давно в земле и не претендуют на отцовскую корону?
— Дядя Генрих, — фыркнул Льенар. — Он, может, и не стал. А вот другие могли бы. Захотели бы выслужиться перед королем, а ребенка, сам понимаешь, убить куда проще, чем какого-нибудь валлийского бунтаря, который в холмах прячется. Попробуй найди его еще.
— Откуда ты вообще всё это знаешь? — спросил Жослен. — Ты же, как мне казалось, вообще не англичанин.
— Нет, — невозмутимо согласился Льенар. — Я, если вам так интересно, лотарингец. Но я, в отличие от других братьев, не только головы магометанам рублю, но и слежу за тем, что на Западе происходит. Чтобы знать, у кого из ваших королей стоит помощи просить, а кто сам в междоусобицах погряз и ни рыцарями, ни деньгами Орден выручить не сможет.
— А я-то здесь причем? — спросил Уильям. — Я королю не мешал никогда и не претендовал ни на что.
Кроме земель де Шамперов, когда еще ребенком думал, что он наследник.
— Да, любезный брат, — тяжело вздохнул Льенар. — Ничего ты в политике не понимаешь. Ты не претендовал, так другие найдутся, кто от твоего имени восстание поднимет. Поссорится какой-нибудь барон с королем и решит, что лучше опять Блуаскую династию на троне видеть. Да хотя бы и сам барон де Шампер. Недаром же он тебя сыном называл. И напоминал тем самым Плантагенету, что с ним лучше не ссориться, раз у него на случай раздора припасен единственный наследник Блуа, пусть и бастард. Повезло тебе, что ты в тамплиеры ушел, пока Плантагенет еще в силе. И пока сам ты еще мальчишка, у которого ни жены, ни собственных сыновей, одни только рыцарские шпоры. А то и десяти лет бы не прошло, как новая война бы началась. Теперь понимаешь? Так что, если ты и в самом деле бастард Юстаса, то лучше молчи.
— А что изменится-то? — не понял Уильям. — Я же теперь тамплиер, у меня, кроме меча, и нет ничего.
— Тамплиер он, — фыркнул Льенар. — Ты меня сейчас уверять будешь, что у де Шамперов золота не хватит, чтобы в случае чего от Ордена откупиться? Надо будет, снимешь плащ и вернешься в Англию, как ни в чем не бывало. Да еще и слухи пойдут, что ты еще мальчишкой в храмовники ушел, потому что Плантагенет тебя убить пытался. Вот ты и прятался от него, пока военного опыта не набрался. Не говоря уже о том, что и в Ордене найдутся те, кто захочет это использовать. Захочет, уж поверь мне. Если Плантагенет с нами поссорится и кто-нибудь вздумает напомнить ему о твоем существовании, или если сам ты кому-нибудь дорогу перейдешь и… — Льенар осекся и вновь начал оглядываться. Уильям тоже обернулся, но не увидел ничего, кроме ночной темноты. — Знаете что, любезные братья, идите-ка вы отсюда. Ладно еще вы ничего не понимаете, но я тоже хорош, дурень, стою и языком тут мелю. Такие вещи надо закрытыми дверьми обсуждать, чтоб не подслушал никто. Спать. Оба. И немедленно. Пока, упаси Господь, к нам не пожаловал брат Эдвин с вопросами, почему это мы в такой поздний час бродим по палубе.
Уильям нехотя подчинился. Жослен тоже, но его, казалось, больше пугала необходимость вновь пройти по раскачивающейся палубе, чем желание разобраться в вопросах престолонаследия и собственного детства. Хотя аквитанец всё же спросил едва слышным шепотом, пока они спускались по узкой шаткой лестнице:
— А ты уверен?
— Не знаю, — честно ответил Уильям таким же тихим голосом. — Мама всегда говорила, что это ложь, но…
Теперь выходило, что она могла просто защищать его таким образом. Ей никто не верил, но никто и не решался трогать бастарда Юстаса, пока баронесса утверждала, что это ребенок Артура де Шампера.
— Я знаю, что я не похож на родителей, — продолжил Уильям всё тем же шепотом. — Ричард Гастингс часто говорил, что я напоминаю отца моей матери, но это никак не доказывает отцовство барона.
Потом помолчал и осторожно спросил:
— Это… что-то меняет?
— А должно? — удивился аквитанец. — Или дело в его… дурной славе? Я почти ничего об этом не знаю, — добавил он после короткого раздумья. — Мне всего-то лет пять было, когда Плантагенет стал королем Англии, да и то до нас больше какие-то невнятные слухи доходили. Но, в любом случае, я думаю, что судить человека по делам его отца — это редкостная глупость. Да и сам ты не похож на…
— Бешеного? — закончил за него Уильям и усмехнулся. — Странно, обычно именно так меня и называли.