— О, — ответил Жослен. — Это за что ж тебя так поименовали?
В темноте его лица было почти не разглядеть, но Уильяму показалось, что вид у аквитанца абсолютно спокойный. Как у человека, которого совершенно не интересовало, каким будет ответ.
— За дело, — тем не менее ответил ему Уильям.
— Значит, и сарацины бояться будут, — ничуть не смутился Жослен. — А нам это только на руку. Я тебе вот что скажу, брат Уильям, — добавил он. — Я не прошу у тебя откровенности. Хотя бы потому, что и мне самому тогда пришлось о многом бы рассказать. У меня своя причина была храмовником стать, — признался аквитанец. — И говорить о ней я не хочу. Во всяком случае, не сейчас.
— Я о Юстасе тоже не хочу, — коротко ответил Уильям.
— Начнем жизнь с чистого листа? — спросил Жослен. По голосу казалось, что он улыбается.
— Начнем, — согласился Уильям. И попытался пошутить. — Но лучше б нам это делать не на лестнице, пока Льенар не пошел проверять, спим мы или нет.
— Это верно, — согласился аквитанец, но спускаться продолжил неторопливо, если не сказать, медленно. — Хотя я при такой качке все равно не засну.
Уильям сочувственно хмыкнул, легко спрыгнул с последней ступеньки и едва не столкнулся с темной фигурой, выскочившей откуда-то сбоку.
— Ой, брат Уильям, это ты? — удивленно охнул Эдвард.
— Я, — согласился тот. — А ты чего не спишь?
— Да я вот… тут… это… — забормотал Эдвард себе под нос что-то невнятное и торопливо проскочил мимо рыцарей.
Уильям проводил его взглядом и покачал головой. Пусть это и противоречило постулатам Ордена, но он ничего не мог поделать с тем раздражением, которое вызывал у него пекарский сынок.
Комментарий к Глава третья
Касательно родства королей Иерусалима и Англии. Отец Амори Фульк Анжуйский прибыл в Иерусалим в 1128-ом или 1129-ом году по просьбе Балдуина II, не имевшего сыновей и поэтому объявившего наследницей свою старшую дочь Мелисенду. Но женщина не могла править в одиночку, почему практически в то же время в Англии отстранили от власти невестку Фулька Матильду. По этой же причине соправитель требовался и Мелисенде. В результате Фульк отрекся от графского титула, передав его своему старшему сыну Жоффруа, будущему отцу Генриха II Плантагенета, и отправился в Святую Землю. В браке с Мелисандой у него родилось двое сыновей, ставших королями Балдуином III и Амори I. Таким образом, Амори действительно приходился Генриху дядей, хотя, что достаточно забавно, Генрих был старше его на три или четыре года.
Вильгельм I Завоеватель, имевший прозвище Бастард, - герцог Нормандии с 1035-ого года и король Англии с 1066-ого по 1087-ый год. Первый король из Нормандской династии, сменившей на английском престоле саксонских королей, и один из наиболее значимых правителей в истории страны.
========== Глава четвертая ==========
Святая Земля, Сен-Жан д’Акр.
Ариэль носился по ристалищу кругами, задыхаясь и почти ничего не видя из-за едкого, жгущего глаза пота. Влажная одежда неприятно липла к телу, тяжелый арбалет оттягивал руки, а в левый сапог попал не то камешек, не то просто песок, начав натирать ногу.
— Вилл, — с наигранным страданием в голосе вздыхал Льенар, — это даже не смешно. Ты же совершенно не стараешься. Я ни за что в жизни не поверю, что ты бегаешь медленнее оруженосца.
— Я, — выдохнул Уильям, останавливаясь, и согнулся почти пополам, уперев руки в бедра, — так, — продолжил он, хватая ртом воздух и делая паузы между словами, — больше… не могу.
Ариэль не сразу заметил, что его больше не преследуют, тоже замедлился и осел на землю, вытянув ноги и уронив арбалет рядом с собой.
— Считайте, что вы оба мертвы, — подвел итог тренировке Льенар.
— Тебе что, совсем не жарко? — спросил Уильям, выпрямляясь, но по-прежнему тяжело дыша.
— Нет, — пожал плечами Льенар. — Я же не бегаю.
Уильям сдавленно рассмеялся и поднял руку, распуская шнуровку на вороте. Поначалу он гонялся за Ариэлем практически в полном облачении, но потом взошло солнце, и он снял сначала белое сюрко с крестом, а затем и надетую под него темную котту, оставшись в одной только тонкой льняной камизе* и уже всерьез подумывая снять и ее. А вместе с ней и шоссы* с сапогами и с разбегу нырнуть в море где-нибудь в десятке миль от города, где не было торговцев, выгружающих товары с кораблей, и взбаламученной мутной воды. Сен-Жан д’Акр был главным портом Святой Земли, и Уильяму поначалу показалось, что этот город вдвое шумнее любого другого. Не то, чтобы он видел действительно много городов, но ни один из увиденных прежде не казался ему таким разношерстным и бурлящим жизнью. И таким жарким.
— А здесь всегда так? — простонал Ариэль, рухнув на спину и глядя на ярко-голубое, без единого облачка небо в вышине.
— Ну что ты, — обманчиво-ласковым голосом ответил Льенар, — обычно здесь хуже, чем в Аду.
— А разве сейчас не так? — растерянно спросил Ариэль таким голосом, будто был готов расплакаться. Льенар зловеще расхохотался в ответ.
— Нет. Вот когда от жары начнут плавиться мостовые и падать замертво кони, а у тебя самого кожа будет слезать с лица хлопьями, тогда ты поймешь, о чем я говорю.
Уильяму от таких красочных описаний как-то резко захотелось вернуться в Англию.
— Я себе это не так представлял, — честно сказал он, вяло пытаясь стереть пот с раскрасневшегося лица.
— А как ты себе это представлял? — заинтересовался Льенар и принял мечтательный вид. — Сияющие в лучах солнца мечи, развевающиеся на ветру плащи и знамена, танцующие сарацинские красавицы в прозрачных шелках?
Последнее вдруг представилось настолько ярко и четко, что Уильям даже вздрогнул. И на мгновение зажмурился, пытаясь отогнать греховные мысли.
— Вот тебе солнце, — продолжил Льенар уже не таким мечтательным голосом, указывая рукой в небо, — ветер в полной мере прочувствуешь, когда мы покинем город, а сарацинки шелка носят только в гаремах, поэтому если хочешь увидеть их хотя бы без чадры, то придется потрудиться.
— Не хочу я никого видеть, — буркнул Уильям, только чтобы отвязаться, но Льенар пристально посмотрел на него своими ярко-голубыми глазами, от проницательного взгляда которых, казалось, невозможно было укрыться даже за каменной стеной, и спросил:
— Ты что же это, любезный брат, ненавидишь женщин?
— Нет, — ответил Уильям. — Я просто считаю, что без них спокойнее.
— Вот тут я с тобой согласен, — хохотнул Льенар и велел растянувшемуся на земле Ариэлю. — Хватит прохлаждаться, вставай.
— Нет, — простонал тот, даже не пошевелившись.
— А что, — спросил одновременно с ним Уильям, больше из праздного любопытства, — другие братья ненавидят?
— Кто как, — пожал плечами Льенар. — У нас хоть и обет целомудрия, но мужчинами-то мы от этого быть не перестаем. Некоторым проще винить в этом женщин. Но, — вновь рассмеялся рыцарь, — женщин всё же ненавидят не так сильно, как тех братьев, которые рискуют этот обет нарушать. Ничто не злит умирающего от жажды сильнее, чем знание, что кто-то другой только что испил из прохладного родника.
— Ого, — хмыкнул в ответ на это Уильям. — Да ты поэт.
— А ты нет?
— Упаси Господь, — честно ответил Уильям. Льенар весело усмехнулся и повторил:
— Ариэль, вставай!
— Зачем? — вяло спросил оруженосец, поднимая кудрявую голову. — Я уже понял, что не успею выстрелить, прежде чем меня догонят и отправят на встречу со святым Петром.
— Затем, — назидательно ответил Льенар, — что я могу зарядить арбалет вдвое быстрее, чем ты. Да еще и застрелить кого-нибудь успею. А ты в это время еще только тетиву натягивать будешь. Не говоря уже о том, что ты в первом бою наверняка испугаешься…
— Так по Уставу же не положено, — весело заметил Ариэль, нехотя садясь и вновь беря в руки арбалет. Судя по выражению лица, ему хотелось выбросить оружие в море. И желательно с самой высокой скалы, какая только была в Святой Земле.
— По Уставу много чего не положено, — ответил ему Льенар. — Его вообще можно охарактеризовать всего двумя словами.
— «Нельзя ничего»? — пошутил Уильям.