На десятый день пути ему уже начало казаться, что все их трудности закончатся одним хамсином и невозможностью смыть с себя дорожную пыль и пот, от которых неприятно зудело всё тело. Порой они ночевали в караван-сараях или крепостях тамплиеров, где были колодцы и воду можно было тратить не только на питье, но иногда приходилось укладываться спать и под открытым небом, не снимая брони и поначалу, с непривычки, просыпаясь от малейшего шороха. А потом подниматься с рассветом и вновь ехать часами под палящим солнцем. Радовало лишь то, что наконец унялся хамсин, и теперь им уже не приходилось постоянно закрывать лицо от песка и ветра.
— Да уж, любезные братья, — сказал как-то раз брат Генри, стягивая с головы мокрый от пота плотный стеганный подшлемник. — Завшивеем мы по такой жаре очень быстро.
Остальные посчитали это худшей из возможных бед, и один только Льенар постоянно оглядывался и посылал кого-нибудь вперед разведать дорогу между поднимающимися всё выше и выше холмами.
— Не нравится мне это, — наконец сказал он на очередном привале, когда караван уже собирался выступить в путь. — Слишком тихо. Даже бедуинов нигде не видно.
— Думаешь, засада? — спросил брат Эдвин. Льенар подумал и кивнул.
— Возможно. Шлемы держать наготове.
Солнце едва поднялось над горизонтом, но желания вариться заживо не только в кольчуге, но еще и в массивном топфхельме ни у кого не было. Льенар понял это по глазам и спросил сам, зная, что спорить никто не решится:
— Стрелу в глаз хотите, любезные братья? Нет? Тогда делайте, что велено.
Уильям нехотя завязал под горлом тесемки подшлемника, накинул — пока жара еще не доставляла неудобств — кольчужный капюшон и вскочил в седло, взяв в одну руку поводья, а второй придерживая громоздкий бочкообразный шлем с прикрепленным к нему намётом — длинным белым платком, хоть немного, но всё же спасавшим от перегрева в броне.
Рыцари привычно рассредоточились вокруг насторожившегося каравана и тронулись в путь по петляющей среди холмов дороге. Солнце поднималось всё выше, начав припекать, а затем и ощутимо печь, отчего по лицу и спине вновь потек пот и пришлось скинуть капюшон, но вокруг по-прежнему было тихо.
— А зачем мы едем, если там может быть засада? — негромко спросил Ариэль, подъезжая поближе.
— Предлагаешь вернуться в порт? — пошутил Уильям.
— Нет, — качнул оруженосец головой в подшлемнике. — Но ведь можно было другую дорогу выбрать.
— Если она есть, — уточнил Уильям. — И я думаю, если здесь и в самом деле прячутся разбойники, то они еще со вчерашнего дня о нас знают, поэтому менять направление уже поздно. Выследят еще раз.
— А почему они тогда еще ночью не напали? — немедленно спросил Ариэль.
— Место неудобное, — предположил Уильям, пожав плечами.
Льенар и в самом деле выбирал места для привала со знанием дела, еще ни разу не остановившись там, где лагерь мог бы оказаться открытым для внезапного нападения. Но среди холмов, порой поднимавшихся так высоко и отвесно, что они больше походили на скалы, можно было найти десяток удачных мест для засады.
— Думаешь, нападут? — вновь спросил Ариэль, когда солнце уже поднялось в зенит.
— Не знаю, — честно ответил Уильям. Ожидание поначалу изматывало, заставляя вздрагивать и оборачиваться на каждый шорох, но затем напряжение постепенно сошло на нет, и теперь при каждом постороннем звуке в голове немедленно проскальзывала мысль «Да это всего лишь какой-нибудь зверек копошится возле тракта». Поэтому на свист выпущенной из лука стрелы обернулся только Льенар.
— К бою!
Крик разнесся далеко над холмами, заставив остальных немедленно встрепенуться и стремительным отточенным движением накинуть кольчужные капюшоны и водрузить на головы шлемы. Мир резко сузился до прорези в топфхельме.
Лошадь Льенара жалобно заржала и подогнула передние ноги, рухнув с тремя стрелами в груди и шее. Уильям на короткое мгновение потерял его из виду, но через секунду в воздухе свистнул длинный кинжал и вонзился в шею первому нападавшему. Льенар еще выпрямлялся, подняв клубы пыли, но это не помешало ему рассечь наискосок второго и, развернувшись, разрубить на две неровные части череп третьего. Будь у Уильяма время рассуждать об этом, он бы подумал о том, что всё это время их щадили, словно несмышлёных оруженосцев. В учебных поединках Льенар не показал им и половины того, на что был способен.
Вновь засвистели стрелы, истерично заржали раненные лошади и ослы, валясь на землю. Рыцари спрыгивали с седел легко, а вот торговцы падали вместе с животными и тоже начинали кричать, не то от боли, не то просто от страха. Где-то завопила пронзительным голосом женщина. Ариэль скатился с седла сам, не дожидаясь, пока убьют лошадь, и схватился за арбалет. Торопливо поставил ногу в стремя на его конце, и еще одна стрела свистнула совсем близко от его головы, вонзившись в луку его седла.
— Спрячься! — рявкнул Уильям, не тратя времени на излишние церемонии. В шлеме голос звучал непривычно гулко, и ему даже показалось поначалу, что мальчик его не расслышал. Но через мгновение Ариэль послушно кивнул, отведя взгляд широко распахнутых глаз от стрелы в седле, и бросился за ближайшую повозку.
— Босеан! — прогремел над холмами боевой клич тамплиеров, и они подхватили его, как один, не задумываясь и не сговариваясь. Мимо вновь свистнула стрела, на этот раз откуда-то из-за спины — Ариэль всё-таки сумел натянуть тетиву арбалета дрожащими руками, — и вонзилась в горло выскочившему откуда-то сбоку мужчине в темном тюрбане. Спасибо, подумал Уильям и после этого перестал думать вообще, следующего противника встретив, как научили еще в Ля Рошели, ударом щита в лицо. Раздался хруст и сдавленный вопль, брызнули капли крови и осколки костей, а следующий удар, нанесенный уже отточенным лезвием, глубоко разрубил шею нападавшего.
— Босеан!
Меч обагрился кровью еще раз, а потом и еще, кто-то кричал, может быть, он сам, свистели стрелы, выпущенные из луков и арбалетов. Сталь звенела, сталкиваясь с другой сталью, или вспарывала плоть с мерзким чавкающим звуком и из ран начинала бить кровь. В какой-то момент он пропустил удар откуда-то сбоку, и в грудь будто ударило кузнечным молотом, обожгло и по коже потекло горячее.
А потом вдруг повисла тишина и стало некого рубить.
— Всё? — первым спросил кто-то из сержантов сиплым шепотом. В воздухе стоял запах крови, белое сюрко было забрызгано алым и темно-красным сверху донизу, с меча медленно, тягуче капало почти черным, вспыхивающим багровым в лучах солнца. Уильям едва успел стащить с мокрой головы шлем, прежде чем его стошнило.
— С почином тебя, любезный брат, — мрачно и с каким-то странным свистом сказал Льенар. Уильям повернул голову, неловко пытаясь вытереть рот рукой в кожаной перчатке, и увидел, что в боку у рыцаря торчит стрела. Еще одна вонзилась в бедро, вынуждая Льенара морщиться при каждом шаге и хромать на левую ногу. — О, брат Томас, ты еще жив? Не могу не порадоваться за тебя.
— Я — да, — с таким же свистом ответил бывший схоласт. — А вот брат Эдвин…
Брат Эдвин нашелся лежащим лицом вниз рядом с одной из повозок. Чей-то удар рассек его наискосок от плеча до самого пояса, и Уильяма от вида разрубленного на две части тела и еще соединявших половинки тягучих кровавых сгустков замутило вновь.
— Отвернись и дыши глубже, — посоветовал Льенар, но было уже поздно. — Кто-нибудь, дайте ему воды. А еще освободите пару повозок и сложите в одну мертвых, а во вторую тяжелораненых, если такие есть.
— Зачем? — не понял брат Генри, выглядевший ничуть не лучше Уильяма.
— Чтобы везти было удобнее! — рявкнул на него Льенар. — Ариэль, пересчитай лошадей!
— У тебя… стрела, — ответил мальчик, не двинувшись с места. На пыльном лице отчетливо виднелись дорожки от слёз.
— Я знаю, — сказал Льенар уже другим тоном и велел. — Не реви, реветь можно, когда ты уверен, что в безопасности. А теперь пересчитай лошадей, мне нужно знать, сколько их осталось! — вновь рявкнул рыцарь, и Ариэль, сдавленно всхлипнув, послушно бросился исполнять приказ. — Сколько убитых?
— Наших восемь, — ответил Жослен. Уильям отстраненно подумал, что тому и впрямь приходилось раньше убивать. Аквитанец был единственным, кто не выглядел так, словно вот-вот рухнет в обморок подобно тем пустоголовым девицам при английском дворе. — Еще один рыцарь и шесть сержантов. Из каравана не меньше десяти, точно подсчитать не успел.