— Так как же всё-таки? — уточнил Уильям, улыбнувшись, чтобы она не чувствовала себя неловко.
— Сабина, — решила девушка и улыбнулась в ответ, перестав хмуриться. — Я… я не знаю, как мне отплатить за ваше благородство.
— Благородство не нуждается в оплате, — ответил Уильям, чувствуя себя рыцарем из баллад сродни тем, что пел при королевском дворе барон Артур. — Потому что у него нет цены.
— Вы не правы, мессир, — тихо сказала сарацинка, качнув чернокосой головой. — Вы вступились за меня, зная, что вас могут ранить. Или же и вовсе убить. А ведь я даже не ваша женщина.
— Я тамплиер, — растерянно ответил Уильям, смущенный такой прямотой. — У меня… не может быть женщины.
— Не это важно, — вновь качнула головой Сабина, подарив ему еще одну улыбку. По черным косам побежали золотистые блики от горящих вокруг свечей. — И я хотела бы отблагодарить вас. Только не знаю, как.
— Мне ничего не нужно, — отказался Уильям, коротко мотнув головой, и отбросил со лба прядь волос. — Я… я совсем забыл, вас хотел видеть Магистр Ордена. Если вы… не возражаете.
— Нет, — тихо ответила сарацинка. Сердцевидное лицо приобрело настороженное выражение.
— Не нужно бояться, — неловко попросил ее Уильям. — Он не причинит вам вреда. И я… — добавил он, вспомнив тот испуганный взгляд, которым она наградила его в полутемном переулке, — не причиню.
Сабина удивленно посмотрела на него, чуть склонив голову на бок. А потом приоткрыла губы, словно хотела сказать «О. Я понимаю».
— Я боялась не вас, мессир, — ответила сарацинка. — Я боялась за вас. Они бы никогда не посмели поднять руку на дочь хозяина. А вот тамплиера убили бы, не задумываясь.
— Тогда почему вы убегали? — спросил Уильям, чуть нахмурив брови.
— Иртидад, — коротко сказала Сабина. И добавила, поняв, что христианину-храмовнику это слово ни о чем не говорит. — Вероотступничество. В Исламе за такое сурово карают.
— Насколько сурово? — задал еще один вопрос Уильям, начав понимать.
— Смерть, — коротко ответила сарацинка и вздрогнула, как от порыва пронизывающего ветра. — Впрочем, — добавила она, попытавшись улыбнуться и подбодрить саму себя, — каким бы истово верующим не был мой отец, он вряд ли стал бы рубить голову собственной дочери. Да и, — продолжила девушка, выдавив еще одну улыбку, — некоторые факихи* полагают, что казнить следует только мужчин. А женщин — держать в заточении, пока их не принудят вновь принять Ислам.
Мерзость, подумал Уильям. И спросил, припомнив то, что сам знал о магометанах:
— Но разве в Коране не сказано «Нет принуждения в вере»?
— Сказано, — согласилась Сабина и горько усмехнулась. — Коран порой бывает очень противоречив, мессир. И трактовать его можно по-разному. Всё зависит от того, каким хочет быть сам человек: милосердным или, напротив, жестоким. Но теперь это не имеет для меня никакого значения, — добавила она, давая понять, что больше не желает об этом говорить. Уильям кивнул и спросил:
— А есть ли кто-нибудь, кто сможет подтвердить, что вы христианка?
— Да, — ответила Сабина без малейшего удивления в нежном голосе. Для своих лет она была на удивление рассудительна. — Спросите любого священника в Храме Гроба Господня. Меня часто видели там на протяжении последних нескольких лет.
Уильям кивнул еще раз и попросил:
— Пойдемте со мной, миледи, я провожу вас к Магистру.
— Я не леди, мессир, — повторила сарацинка, вновь улыбнувшись. — Пусть мой вид не вводит вас в заблуждение, мой отец всего лишь сарацинский купец, который без малейшего стыда наживается на христианских паломниках.
И, по-видимому, дела у него идут очень успешно, решил Уильям, наученный, еще будучи наследником барона, разбираться в драгоценностях и с первого же взгляда заметивший, что розовые жемчужины в косах девушки тщательно подобраны по форме и размеру. Такое украшение стоило куда дороже, чем если бы кто-то просто нанизал на нитку первый попавшийся под руку жемчуг.
Сарацинка подняла с холодного пола свою чадру, аккуратно, даже бережно свернула ее и сказала:
— Я готова.
Уильям с трудом удержался от того, чтобы предложить ей руку. Сабина гордо подняла голову, словно хотела казаться выше, но даже в таком положении показалась ему удивительно хрупкой. Для женщины она была высокой, но вздумай Уильям обнять ее, и мог бы положить подбородок ей на макушку, даже когда она так старательно задирала свой изящный носик. Быть может, поэтому маршал с Магистром встретили ее одинаково мягкими, чуть снисходительными улыбками. Сенешаль, и тот перестал недовольно хмурить брови. Юная, но так старавшаяся казаться взрослой девочка позабавила даже его. А та держалась уверенно и посмотрела на Уильяма всего два раза за весь разговор.
— Не уходите, — едва слышно попросила она и в самом начале, едва войдя в келью Великого Магистра, а затем бросила еще один испуганный взгляд, когда де Сент-Аман спросил ее магометанское имя.
— Мне обязательно отвечать?
— Нет, — сказал Уильям прежде, чем успел вмешаться Магистр или, что было бы еще хуже, сенешаль.
— Тогда я хотела бы его забыть, — негромко, но непреклонно ответила Сабина и вновь приняла гордый вид.
— Полагаю, тебе нужно отдохнуть, дитя, — сказал наконец де Сент-Аман. — Утром я пошлю кого-нибудь из рыцарей в Храм Гроба Господня, и мы соберем капитул. Мы понимаем, что тебе некуда пойти, — добавил он, заметив, что сарацинка настороженно нахмурила брови. — Но женщине не место среди тамплиеров. Ты можешь остаться до утра, но потом тебе придется покинуть прецепторию.
— Я не смею просить о большем, — тихо ответила Сабина.
— Пусть так, но где она будет ночевать? — ворчливо спросил сенешаль. Уильяму показалось, что сделал он это больше для приличия.
— Если для Ордена такая сложность найти лишнюю постель, — спокойно ответил Уильям, — то я готов уступить собственную келью.
— Да будет так, — согласился де Сант-Аман. Уильям расценил это как часть наказания. Пусть он и не считал себя виноватым, но Магистру определенно не понравилось, что некоторые рыцари смеют открыто дерзить вышестоящим братьям. — И позови сюда этого оруженосца.
Льенар меня убьет, понял Уильям. Привяжет к позорному столбу и будет бросать ножи, пока я не истеку кровью.
Ариэль, впрочем, отнесся к предстоящему разговору куда более философски и даже хлопнул Уильяма по плечу, прежде чем зайти в келью.
— Не бери в голову, Вилл. Устав Уставом, но все мы люди. И конкретно за нами с тобой командор Бейрута. А уж он точно скажет, что мы поступили правильно.
— Я не собираюсь прятаться за его спину, — ответил Уильям, но дверь в келью уже закрылась и Ариэль его не услышал.
— Я не хотела доставить вам еще больше неудобств, мессир, — робко сказала Сабина и дотронулась до его руки.
— Вы не доставили, — качнул головой Уильям. — Вы голодны?
— Немного, — всё тем же робким голосом сказала сарацинка.
— Я принесу еды, — пообещал Уильям. Он и сам бы не отказался немного перекусить, но не был уверен, что на кухне прецептории станут кормить пропустившего вечернюю трапезу, да еще и натворившего дел рыцаря. Сабина не то подумала о том же, не то просто хотела сделать хоть что-то в знак благодарности, поэтому предложила ему половину. Уильям отказался.
— Благодарю, я не голоден.
Сарацинка подняла на него свои медово-карие глаза и посмотрела так грустно и понимающе, что ему почему-то стало стыдно.
— Хотя… я бы съел вот этот кусочек.
Сабина улыбнулась, отчего на смугловатых щеках вновь появились ямочки, а в глазах вспыхнули золотистые искорки, и пододвинула к нему тарелку. А потом неторопливо расплела длинные черные волосы, окутавшие ее, словно тяжелый бархатный плащ, и свернулась, как лисенок, на соломенном тюфяке, укрывшись тонким одеялом.
Уильям опустился на пол у кровати, устало вытянув ноги, и еще долго прислушивался к ровному дыханию безмятежно спящей девушки.
***
Вопреки ожиданиям Великого Магистра, король отправился отнюдь не на охоту. Собрав наиболее доверенных рыцарей, Амори вихрем промчался от Иерусалима до Сидона и ворвался в прецепторию тамплиеров, как демон из Преисподней. Храмовники, поначалу схватившиеся было за мечи, оказались вынуждены отступить и сложить оружие, не пролив ни единой капли крови. Связанные обетом не поднимать меча против христиан, да и попросту не решившиеся сражаться с самим королем, тамплиеры бессильно смотрели, как одного из их братьев уводят прочь, чтобы запереть в королевской тюрьме города Тир. Великий Магистр узнал об этом лишь на следующий день после возвращения короля в Иерусалим и бросился во дворец. Впрочем, понимая, что он вряд ли сумеет что-либо изменить. И всё же, осознавать, что они с Амори поменялись местами, и теперь это король будет диктовать свою волю Ордену, было неприятно.