С ним было… спокойно. Даже обрушься на них сейчас град огненных стрел, она бы не испугалась, а только обвила бы его руками, спрятав лицо на широком плече и зная, что он защитит.
— Вам когда-нибудь казалось, — спросила Сабина, вновь опустив глаза, — что против вас весь мир?
Она бы не удивилась, если бы он усмехнулся в ответ и покачал головой. Ведь мир не может ополчиться на сына барона и родича королей. Но по воде с плеском побежала рябь, рыцарь одним шагом преодолел расстояние между ними и ответил так тихо, что никто, кроме нее, не расслышал бы его слов:
— Бывало. И куда чаще, чем мне хотелось бы.
Сабина подняла голову и несколько долгих мгновений вглядывалась в его вновь посерьезневшее лицо, прежде чем спросила таким же тихим голосом:
— И что вы сделали, чтобы это изменить?
— Ушел в тамплиеры, — с печальной улыбкой ответил Уильям, и она невольно задрожала от этой непонятной горечи в его голосе, почти всхлипнула, вновь опустив глаза, и вскинула руки, сцепив пальцы и прижав их к груди. Она хотела, чтобы он обнял ее и сказал, что это пустое, что всё будет хорошо, сказал любую, даже самую банальную обнадеживающую фразу, но храмовник никогда не прикоснется к женщине на глазах у десятков других людей.
— Меня, — тихо сказала Сабина, глядя на лежащую на рукояти меча и стиснувшую ее до побелевших костяшек руку, — в тамплиеры не возьмут.
— Возьмут, — каким-то странным, бесцветным голосом ответил рыцарь. — Но лет через сорок, не раньше.
— Разве? — спросила она, по-прежнему не поднимая глаз. — Я думала, в Орден не принимают женщин.
— Молодых и красивых, конечно же, нет. Лишь тех, кто уже не способен… будоражить мужские умы. Да и то, это должна быть совсем уж особенная женщина. Всех остальных с радостью примут госпитальеры.
Красивых, повторила про себя Сабина, из всего сказанного уловив лишь это. Он считает ее красивой. А она слишком мелко думает.
— Это из-за Балдуина? — едва слышно спросил Уильям, убирая ладонь с рукояти меча и складывая руки на груди. Но эта поза была даже скованнее предыдущей, словно он пытался удержать самого себя. И это стоило ему огромных усилий, раз он с такой силой обхватил себя за плечи, что пальцы вновь побелели от напряжения.
— Балдуин… — пробормотала Сабина, вновь поднимая на него глаза, уже готовая довериться ему, а там будь что будет, но рыцарь едва заметно качнул головой.
— Не говори. Мне придется рассказать Магистру.
Сабина громко, со свистом, выдохнула, широко распахнув глаза, подалась вперед, но в последний момент сдержалась и поспешно отступила на полшага назад.
— Я… — она осеклась и торопливо подхватила оба наполненных ведра, показавшихся ей на удивление легкими. — Я бы всё отдала, лишь бы ты не был тамплиером.
И бросилась прочь, почти побежала, сама до полусмерти напуганная этим внезапным откровением. И остановилась, переводя дыхание, только когда ведра неожиданно потяжелели вновь. Сабина поставила их на неровную каменистую землю, пытаясь отдышаться, и, не выдержав, обернулась на оставшийся позади ручей.
Уильям по-прежнему стоял в воде, глядя ей вслед с такой тоской в серых глазах, что она вновь едва не заплакала, жалея, что не может вернуться, обнять его и прогнать эту мучительную тоску.
***
С заходом солнца настроение у Бернара испортилось окончательно. От долгого пути и плохой погоды ломило в костях, и он с невольной злостью наблюдал за молодыми рыцарями, устроившими показной бой перед шатром матери короля. Агнесс смеялась и подбадривала веселыми криками своего мужа, а Бернар с неудовольствием думал, что вместо достойного мужчины выбрал своей девочке какого-то шута. Да еще и слухи ходили, будто молодой красавец любит отдыхать от жены в обществе служанки посмазливее.
Служанки… Бернар скосил глаза на сарацинку, подававшую матери короля поднос с едой. Та ела, как птичка, немедленно напомнив этим своего сына, у которого тоже почти никогда не было аппетита — где это видано, чтоб мужчина так ел? — а сама служанка даже не улыбалась в ответ на попытки рыцарей развлечь прекрасных дам перед сном. Ну хоть одна разумная молодая девица тут есть!
Впрочем, самому Бернару она тоже не улыбалась, что злило его только сильнее. С храмовниками она, значит, любезничает, а от достойного мужчины нос воротит? С королями, что с Амори, что с мальчишкой Балдуином, конечно, ни один рыцарь не сравнится, но Бернар видел личное оскорбление в том, что ее нынешний выбор оказался таким… скучным. Он присмотрелся к щенку еще раз, когда пошел проверять выставленных храмовниками дозорных. Рослый, выше Бернара почти на голову, длинноногий, с широкими плечами и грудью, но массивным не выглядит даже в кольчуге. Скорее поджарый и даже гибкий, что для таких здоровяков, как он, было, пожалуй, редкостью. Неудивительно, что молодая девушка находила этого мускулистого красавца привлекательным. Но глаза у него были блеклые, серые — у самого Бернара были ярко-голубые, пока не выцвели с возрастом, — а волосы и вовсе какого-то невнятного цвета, не то темные, не то рыжие. Кому такое понравится? Да и если он так хорош на лицо, то должен быть пустоголов напрочь.
Но служанка даже слушать ничего не пожелала, когда ее попытались предостеречь от глупостей. Смерила Бернара раздраженным взглядом и бросила:
— Я, мессир, непритязательна и благодарна всякому рыцарю, что предложит мне помощь. Жаль только, что большинство рыцарей, несмотря на все свои обеты помогать слабым, вспоминают об этом лишь, когда помощь требуется знатной даме.
Ты посмотри-ка, раздраженно подумал Бернар. Дерзит, будто сама благородная, а не последняя девка при королевском дворе. Да что там, даже благородные женщины себе подобных речей не позволяли! А эта — королева, не иначе.
В ответ он прямо заявил глупой девчонке, что она впустую расточает свое обаяние и что тамплиеры не мужчины. Сарацинка изогнула свои манящие, чуть ассиметричные губы в презрительной гримасе и ответила:
— В таком случае, мессир, я нахожу крайне занимательным, что из всех рыцарей своего коня мне предложил именно тамплиер. Если он не мужчина, то об остальных и говорить нечего.
Да она, видать, увлеклась щенком всерьез! Что он за лихо такое, если и Балдуин за ним был готов хвостом ходить, и эта бестолковая девица при виде него забывает, как дышать?
— Я говорил не о лошадях, — процедил Бернар, недовольный ее недогадливостью.
— Вот как? — усмешка сарацинки сделалась еще более презрительной. — А вы всегда так откровенны с незамужними девицами, мессир? Или только с теми, которых собираетесь уложить к себе в постель и опорочить их честное имя? Ну так не удивляйтесь, что женщины предпочитают вам храмовника, который даже не помышляет о том, чтобы посягнуть на чью-либо честь!
Бернар был готов отвесить строптивой девке оплеуху, раз ее собственный отец в свое время не научил ее, как нужно разговаривать с мужчинами, но тут служанку окликнула мать короля и девица растаяла, как дым на ветру. К ее же счастью. Это упрямство уже начинало выводить его из себя.
Но не брать же ее силой, раздраженно думал Бернар, глядя, как спесивая служанка разливает по кубкам вино. Вид у нее с каждой минутой делался всё более хмурым. Никак не по нраву этой святоше, что знать так веселится совсем рядом с приютившимся на скале монастырем? Интересно, что она собирается делать вместе с этим храмовником? Молитвы читать? Или просто не понимает, глупая, что в мужчине важна не красота, а совсем иные таланты? А какой любовник может быть из тамплиера? Ясное дело, что никакой, как бы он ни был красив и хорошо сложен.
Впрочем, вздумай Бернар сказать об этом Сабине, и она бы рассмеялась ему в лицо. С убеждением, что от мужчины достаточно быть хорошим любовником, но при этом совершенно не задумываться о том, что происходит с женщиной вне ложа, она сталкивалась не впервые. А к самому навязчивому поклоннику испытывала еще большее раздражение, чем он к ее упрямству. Для него не имело значения, устала она или нет, весела или несчастна, куда важнее было подойти и заявить ей, что тамплиеры не мужчины. То ли дело он, благородный рыцарь, который даже королев ни во что не ставит. Потому что даже королевы в его глазах были всего лишь ни на что негодными женщинами. Хвала Господу, хоть вновь не стал допытываться, что с Балдуином, иначе она бы или наговорила ему гадостей, или попросту разрыдалась от усталости.