*Акколада - церемония посвящения в рыцари.
*Блио - средневековое платье с узким лифом, но, как правило, расклешенной юбкой и рукавами.
========== Глава вторая ==========
Западная Франция, герцогство Аквитания, год 1169, 4 марта.
Командорство Ля Рошели мало чем отличалось от лондонского Темпла. Длинные коридоры, ровные ряды кроватей в общей спальне, ржание лошадей в конюшнях и негромкие разговоры только о насущном, изредка нарушавшие царящую в прецептории тишину. Всё строгое и аскетичное, лишенное пустой суеты и внешнего лоска, так свойственного замкам благородных лордов. Даже часовня здесь не отличалась какой-то особой роскошью. Уильяму, видевшему Вестминстерское аббатство и собор в Кентербери, она и вовсе показалось бы серой, если бы ему могла прийти в голову мысль так отзываться о Доме Божьем.
— Добро пожаловать, любезные братья, — поприветствовал прибывших из Англии рыцарь, спустившийся в прямоугольный двор командорства. Говорил незнакомец на резавшем с непривычки слух лангедóке*, а сильный ветер, встретивший рыцарей еще в десятке миль от командорства, всё норовил задуть факел в его руке. Даже окружавшие двор каменные стены не были помехой идущему с моря шторму. — Мессир Жильбер давно ждет твоего приезда, брат Эдвин.
— Море задержало нас, брат, — ответил ему возглавлявший кавалькаду тамплиер, которого мессир Ричард отрядил довести новобранцев до главного порта храмовников и, если тот пожелает, отправиться с ними и дальше, в Святую Землю. Брату Эдвину было уже сорок восемь, голова его наполовину поседела, а силы начали медленно покидать тело, поэтому он с радостью ухватился за возможность увидеть Иерусалим еще хотя бы раз. Для него это путешествие в Палестину, скорее всего, станет последним. — Иначе мы прибыли бы на несколько дней раньше.
Уильям спешился и отдал поводья своему оруженосцу.
— Надо же, какое тут всё… — восхищенно протянул один из сержантов, сын лондонского пекаря по имени Эдвард, нервным движением пытаясь поправить свой конический шлем-каску. Эдвард вступил в Орден в середине осени, и мессир Ричард поначалу всерьез задумался, стоит ли посылать его в Палестину так скоро. Но Эдвард был редкостным упрямцем, готовым не есть и не спать, лишь бы поскорее овладеть воинским искусством и чужими языками, на которых говорили в Святой Земле, поэтому не давал покоя другим братьям, постоянно прося их о помощи.
Уильяму помогать было не трудно и не жалко — разве не единства и взаимовыручки требовал от них Устав? — да и задатки у пекарского сынка были неплохие, особенно в изучении средиземноморского лингва франка*, но как человек Эдвард его скорее раздражал. Пекарский сынок был чуть старше Уильяма и мечтал однажды заслужить белый плащ рыцаря, поэтому он то восхищался теми, кто уже носил белое, то вдруг начинал ворчать и огрызаться, не в силах ничего сделать с мучившей его завистью. Уильяма, привыкшего к куда менее приятному обращению, эти перемены настроения не трогали, поэтому мессир Ричард попросил его не выпускать парня из виду, чтобы тот не наделал глупостей.
— Эдвард — человек, в общем-то, неплохой, — сказал он тогда, словно бы извиняясь. — Просто ему еще не хватает смирения. Ты и сам это видишь, мальчик.
— Вижу, — согласился Уильям, давно уже не обижаясь на то, что магистр продолжает называть его мальчиком, несмотря на то, что сам он считал себя взрослым. Опоясанный рыцарь и орденский брат, разве он не был мужчиной? — Я за ним присмотрю, мессир Ричард.
Гастингс кивнул, довольный таким ответом. Голова у Эдварда была горячая, и с него стало бы бездумно кинуться в бой в надежде, что за доблесть его наградят рыцарскими шпорами. Хотя скорее пришлось бы хоронить. Несмотря на славу воинственных рыцарей-монахов, тамплиеры в первую очередь ждали от своих братьев разумной осторожности, а не безрассудства. В Святой Земле на их плечах лежала защита тысяч христиан, и немногочисленные — в Ордене было не более шести сотен рыцарей — храмовники не могли позволить себе бездумно погибать в боях. Каждый из них, задумываясь о смерти, мечтал именно о таком исходе, но вместе с тем понимал, что его жертва не должна быть напрасной. Отдать жизнь следовало во благо Ордена и тех, кого тот оберегал, а не из корыстной цели как можно скорее заслужить Царство Небесное, погибнув в сражении с магометанами.
Трапезная в командорстве тоже ничем не отличалась от лондонской. Длинный стол, за которым ели рыцари, был покрыт белой скатертью, на почетном месте уже восседал брат Жильбер, командор Ля Рошели, а вдоль стола, спиной к стене, сидели старшие по возрасту рыцари. Новобранцам, прибывшим из Англии и едва успевшим вознести хвалу Господу за успешное окончание этой части их пути и омыть с дороги лицо и руки, полагалось сесть с другой стороны стола. Там уже сидели несколько молодых, едва ли чуть старше Уильяма, мужчин, поэтому он оказался между братом Генри, сыном мелкопоместного рыцаря из Уэссекса, и незнакомым рыцарем с курчавой рыжеватой бородой и подстриженными вровень с мочками ушей золотистыми волосами, завивавшимися в крупные кольца. Так стригли почти всех рыцарей в Ордене, и точно также обрезали волосы и самому Уильяму, когда он наконец удостоился позволения и чести получить из рук мессира Ричарда белый плащ.
Но заинтересовали его не незнакомые собратья по оружию, а совсем иное: одно из мест рядом с командором пустовало, а на соседнем сидел мальчик не старше четырнадцати, голубоглазый, с шапкой буйных черных кудрей и продрогший до костей, судя по тому, как он постоянно грел руки дыханием. Оруженосцы и слуги не ели за одним столом с рыцарями, да и по возрасту этот мальчик никак не мог быть членом Ордена. Как вышло, что неукоснительно следовавшие каждой букве Устава храмовники позволили ребенку сесть, ни много, ни мало, рядом с командором?
— Рад видеть тебя, брат Эдвин, — только и сказал командор Жильбер. — Поговорим после трапезы. Ты не будешь возражать, если к нам присоединится брат Льенар?
— Брат Льенар здесь? — коротко спросил мессир Эдвин, и Уильяму послышались нотки не то уважения, не то даже восхищения в его голосе. — Я буду только рад ему.
Командор молча кивнул в ответ.
— Помолимся, братья.
Трапезничать полагалось в тишине, слушая Священное Писание, но не успел сидящий за кафедрой брат прочесть и нескольких строк, как за дверями трапезной послышался шум и отрывисто отдающий приказы голос.
— Опаздываете, брат Льенар, — с мягким укором сказал командор Жильбер, когда двери открылись, и сделал знак читавшему Писание рыцарю. Тот послушно остановился.
— Мои извинения, брат Жильбер, — коротко ответил вошедший глубоким низким голосом и прошел вдоль стола к пустовавшему рядом с командором месту. Уильям прекратил есть и бросил на него короткий оценивающий взгляд. Брат Льенар выглядел так, будто прошел пешком не одну милю: его высокие сапоги из мягкой кожи и длинные полы белого сюрко* с разрезами были забрызганы почти до колен, а совершенно неположенные по Уставу длинные черные кудри в беспорядке разметались по плечам и груди, словно ему в спину постоянно дул ветер. Лицо у тамплиера было по-женски узкое и загорелое до черноты, с пронзительно-голубыми глазами и хищным носом с горбинкой, а высокий лоб и левую щеку пересекали два широких шрама. Один разделил на две неровные половины остро изогнутую черную бровь, а второй шел наискось от уха к краю рта и терялся в короткой густой бороде.
— Займись лошадьми, когда поешь, — велел новоприбывший тамплиер замерзшему мальчику возле командора и, расстегнув простой стальной аграф* у горла, накинул подростку на плечи свой длинный белый плащ. Тот благодарно посмотрел на рыцаря снизу вверх и молча кивнул. Брат Льенар также молча сел, на несколько мгновений сцепил руки в замóк, читая про себя молитву, и отрезал себе внушительный кусок мяса с предложенного ему блюда. Командор вновь сделал знак брату за кафедрой, и тот продолжил читать Писание.