Я действительно был другого мнения. Мне казалось, что ее присутствие внесло бы много светлых минут в нашу полную тревог и волнений жизнь, а ее ясный взгляд не раз поддержал бы во мне бодрость духа и светлую надежду на успех в минуту опасностей и неудач, но я, конечно, не сказал об этом ни слова.
Поезд отходил в девять часов, и у нас оставалось очень немного времени. Я поспешил в свою комнату, чтобы уложить необходимые вещи. Каково же было мое удивление, когда я нашел у себя весь свой чемодан разрытым, платье и вещи выкинутыми на пол; большой портфель, где у меня хранились бумаги покойного Мартина Холля, был раскрыт и разрытый валялся тут же. При осмотре оказалось, что сама его рукопись была не тронута, но его письма к нью-йоркской полиции, его чертежи, планы и наброски были украдены. Это открытие ошеломило меня, хотя в первый момент я и не сознавал всей важности этой пропажи.
Я приказал позвать к себе управляющего, который немедленно явился и был до крайности удивлен случившимся, причем ручался мне за полную благонадежность всех слуг в доме и за то, что никто из них не осмелился бы войти в мои комнаты.
Был призван привратник, но и тот уверял, что никто со вчерашнего дня, когда я принимал у себя итальянца, не приходил, но что сегодня он присылал сюда человека за какой-то вещью, которую он здесь оставил, а кроме него никто не приходил в дом.
Тогда мне все стало ясно. Я успокоил управляющего, сказав, что пропажа несущественная и что мне, в сущности, вовсе не следовало посылать за ним.
Когда управляющий удалился, я долго не мог успокоиться. Кому могли быть нужны эти бумаги, как не тому человеку, которого я намеревался преследовать? Но что он мог знать обо мне и моих намерениях? Значит, за мной следили уже с самого начала и мне с первых же шагов приходилось тягаться с человеком, обладавшим миллионами, с капитаном разбойничьей ватаги, не останавливавшимся ни перед каким страшным делом.
Вдруг в комнату ко мне вбежал Родрик с широко улыбающимся довольным лицом и с телеграммой в руке.
— Боже правый! Да что же ты тут делал? Ведь через десять минут мы должны ехать, а у тебя еще ничего не готово!
Я пробормотал что-то в свое оправдание и стал собирать вещи, комкая белье и запихивая все как попало в чемодан, причем, не поднимая головы, из вежливости спросил Родрика, что его так радует.
— Представь себе, Мэри благополучно доехала!
— Очень рад, надеюсь, ей понравится в Салисбури, — отозвался я.
— Да ведь она вовсе не в Салисбури, — продолжал Родрик, — она в Плимуте, на яхте «Сельзис». Она поехала прямо туда, не сказав мне об этом ни слова, а тетке отправила телеграмму!
Услыхав об этом, я поднял голову и выпрямился, глядя ему прямо в лицо.
— Разве ты не рад? — спросил меня с удивлением Родрик.
— Я... я полагаю, что ей там не место... я...
— Знаю, знаю, мы уже говорили об этом, но ведь в Атлантическом океане нам не будет угрожать никакая опасность, а в Нью-Йорке я постараюсь устроить ее в надежном месте!
Я ничего не сказал на это, зная многое, чего не знал мой друг, но, вероятно, он понял, что поступает не совсем благоразумно, так как вдруг замолчал и всю дорогу до вокзала и до того момента, когда мы сели в отдельное купе ночного поезда, отправлявшегося в Плимут, не говорил ни слова. Я тоже был в неразговорчивом настроении духа. Кто мог знать, чем кончится задуманное нами дело. Увидим ли мы вновь берега милой Англии?
Во всем приходилось положиться на волю провидения. С этой мыслью я завернулся в свое одеяло и заснул. Было уже совсем светло, когда мы прибыли в Плимут и явились на нашу новую яхту «Сельзис», где капитан Йорк встретил нас у трапа.
— Добро пожаловать! — приветствовал он нас, и мы последовали за ним в каюту, где нас уже ждал горячий кофе.
— Сестра моя здесь? — осведомился Родрик.
— Да, со вчерашнего вечера. Никаких распоряжений не будет?
— Это мы сейчас увидим. Ваш младший помощник здесь?
— На берегу, он оставил записку, что к полудню будет на судне.
Записку эту капитан держал еще в руке. Мой взгляд, случайно упав на нее, узнал знакомый почерк; я выхватил эту бумажку у него из рук и сразу убедился, что записка была писана той же рукой, что и приглашение капитана Блэка, полученное мною в Париже.
— Что такое? — воскликнул Родрик, а капитан, взглянув на меня в упор, спросил: — Разве вам что-нибудь известно об этом человеке?
— Нет, ровно ничего, капитан, но я видел где-то этот почерк, хотя и не могу сейчас припомнить, где именно. — При этом я зевнул и заявил, что не выспался и хочу немного отдохнуть.
Несмотря на то, что капитан желал узнать некоторые подробности относительно задуманного нами путешествия и предполагаемого маршрута, мы отложили все эти пояснения до более удобного времени и удалились в свои каюты.
Но когда я прилег на свою койку, Родрик присел ко мне и стал расспрашивать меня о почерке записки. Я рассказал ему все, а также сообщил и о пропаже некоторых бумаг из моего чемодана. Он сразу увидел в этом серьезную опасность и заявил:
— Мы, видимо, идем прямо в западню, но, к счастью, еще можем не попасть в нее. Кто нам мешает Уйти в море без этого младшего помощника? Мы, конечно, так и сделаем!
— Это, без сомнения, один из способов выбраться из ямы, — проговорил я, — но весьма важно то, что наши действия с первого же шага известны неприятелю. Нетрудно угадать, что мы заполучили одного из помощников капитана Блэка к себе на судно, но я думаю, почему бы нам не оставить его у себя?
— Оставить у себя? — воскликнул Родрик. — Да ты с ума сошел! Иметь постоянно при себе шпиона, который по прибытии в Нью-Йорк с большим удовольствием погубит нас?
— Не будем спорить, Родрик. Ты упускаешь из виду, что все наши люди преданы нам телом и душой, на них можно вполне положиться. Теперь допустим даже, что этот шпион будет выпытывать, выслеживать и подслушивать все, что делается и говорится здесь. Что же он узнает? Ведь кроме нас двоих, никому ничего неизвестно. Капитану ты скажешь, что это просто путешествие для развлечения. А мы оба будем следить за этим синьором Паоло так, чтобы малейшее его действие и движение были нам известны. Таким путем нам, быть может, удастся найти недостающее звено в цепи, скованной покойным Холлем. В случае же, если бы Паоло вздумал утопить нас, наверное, с ним нетрудно будет справиться. Человек, о котором знаешь, что он враг, никогда не может быть особенно опасен!
— Пожалуй, ты прав, пусть он остается с нами, но только я начинаю желать, чтобы Мэри оставалась в Англии! — проговорил мой друг.
В глубине души и я был согласен с ним, но что мог сказать? К чему было усиливать его опасения и увеличивать его страх за сестру? И, рассмеявшись над его предчувствием, я завалился спать. Проспав несколько часов, я вышел наверх и принялся осматривать яхту, желая хорошенько ознакомиться с ней.
Это было прекрасное и притом щегольское судно в семьсот тонн с оснасткой шхуны и прекрасной паровой машиной. Все жилые помещения были устроены прекрасно и комфортабельно, всюду замечалась щегольская отделка. В кают-компании на полках и этажерках я заметил цветы и тотчас же догадался, что это было делом рук Мэри. А вот и сама она выбежала наверх, веселая и счастливая, с разгоревшимися щечками и сверкающими глазками, и стала объяснять, как она решила отправиться с нами.
— Как видите, и я на судне! — заявила она.
— Ну, а когда вы думаете съехать на берег? Вот что меня интересует! — спросил я как бы в шутку.
— Полагаю, в Нью-Йорке, — отвечала девушка, — так как я намерена побывать на Ниагаре.
— Нет, скажите мне почему вы очутились здесь, на судне, а не поехали в Салисбури. Что теперь думает о вас тетка?
Но Мэри только весело рассмеялась в ответ, махнув рукой. В этот момент, услышав шаги, я быстро обернулся. Передо мной стоял новый младший офицер Франциско Паоло. Глаза наши встретились, и мы долго испытующе смотрели друг на друга.