Он ухмыльнулся, и мгновенно в моей памяти всплыл звук разлетающегося стекла и визг гулей.
— Ты наслал на меня тех тварей! — выкрикнула я. — Там, в библиотеке, и потом на кладбище!
Тремейн спокойно кивнул, полируя одну из своих краг рукавом:
— Да, это я послал черную неясыть, чтобы заставить тебя защищаться и использовать Дар. О кладбище я ничего не знаю.
— Ты едва не убил меня! — рявкнула я. — Я могла…
— Отравленные королевы спят уже вечность, — резко оборвал меня Тремейн. — В прежние благословенные времена мы собрались бы у Веяльного камня и использовали бы его великую силу, чтобы снять с них чары сна. Но ныне никакая магия, порожденная Землей Шипов, не может пробудить их — таково это проклятие и такова реальность. — Он оторвал взгляд от лилий и саркофагов. — Тебе, Аойфе, тебе и твоему Дару выпал жребий отыскать способ.
Я с трудом сглотнула, стараясь не отступаться от своей изначальной позиции.
— Не знаю, чего ты от меня хочешь…
Его ладонь, протянувшись, охватила словно чашкой мою скулу — ту, на которую пришелся удар.
— Некогда жизнь народов твоего мира была озарена яркой искрой, Аойфе. Но она угасла, рассыпалась пеплом, едва оставив по себе жалкие угольки. Однако из пепла магии восстал феникс машины. Вот он-то мне и нужен.
Его пальцы сжались, вдавливая алмазно-твердые пластины ногтей в мою кожу.
— Мой мир умирает, Аойфе, и твой, нерушимо связанный с ним, также. Наш был сметен внезапным жестоким катаклизмом, ваш стремится по мертвящей спирали к вершинам всеупорядочивающего разума.
Из-под ногтей Тремейна по моей щеке заструилась кровь.
— Ты — нечто невиданное в истории твоего рода, — зашептал он. — Ты зажжешь огонь вновь. Ты очистишь пламенем коварную заразу науки.
Я пыталась вырваться, но он вцепился в меня отчаянной хваткой утопающего.
— Ты пробудишь королев, Аойфе. И чтобы освободить свою землю от оков так называемого просвещения, я исполню то, что должен. — Он склонился ко мне; наши лица почти соприкасались. — Принудить упрямую девчонку к работе — самое малое, что в моих силах, Аойфе. Будешь сопротивляться мне — и узнаешь, что еще я могу послать по твоему следу.
— Мне больно, — прошептала я.
То, чего требовал от меня Тремейн, было невозможно — так сказал отец, — но я понимала, что возражения приведут только к новым побоям. И непохоже, чтобы мой мучитель лгал — его гнев казался порождением затаившегося в глазах отчаяния, не обмана.
Отпустив меня, Тремейн кончиками пальцев смахнул кровь с моей кожи.
— Не заставляй меня причинять тебе более сильную боль, Аойфе, чтобы убедить, как ты важна для меня. Разрушь заклятие. Верни свет в оба наших мира.
— Я не могу!.. — Слезы, хлынувшие из моих глаз, щипали порезы, мешаясь с кровью. «Видела ты когда-нибудь кровь в звездном свете, Аойфе? Когда она чернее чернил?» — Я едва могу управлять им, — добавила я, вспомнив давящую тяжесть в голове, когда я сразила гулей, холод и боль, от которых едва не остановилось сердце. Как же мне разрушить заклятие? Я не знала даже, как заставить Дар проснуться, если только мне не грозит смертельная опасность от клыков и когтей.
— Аойфе, — вздохнул Тремейн. — Ты обладаешь силой духа и частью той способности к предвидению, которая напоминает мне моих дочерей, да будет легким их путь в Туманах. Но ныне настали самые темные для моего Народа дни, и, если ты не оправдаешь моих надежд, то пожалеешь о последствиях.
Дрожа с головы до ног от холода и откровенного, неприглядного страха, я все же смогла сохранить голос ровным, сдержав данное себе обещание не выказывать слабости перед Тремейном.
— А если я все-таки откажусь?
— Что ж, — мягким голосом произнес Тремейн, — все условия остаются в силе: я нагряну в Грейстоун и заберу жизни Дина и твоего дорогого друга Кэла. Ты никогда не узнаешь о судьбе Конрада, и нам обоим будет суждено увидеть конец нашего рода.
Я оглянулась на хижину, представив Дина, постаревшего на год внутри ведьмина кольца. Лежащего без движения на полу библиотеки, павшего от рук Тремейна. Кэла на его месте. Конрада, которого я больше никогда не увижу, об участи которого мне будут напоминать лишь смутные намеки в моих порожденных безумием видениях. Я затрясла головой, стараясь избавиться от заполнивших ее образов.
— Так что? — промурлыкала бледная фигура передо мной.
Я кивнула, не в силах больше видеть словно высеченное из камня лицо.
— Я согласна.
Улыбка вновь заиграла на тонких губах Тремейна. Я не желала видеть этого, но все равно будто чувствовала, как они растягиваются, обнажая победоносно оскаленные зубы, острые, волчьи.