— Мы еще можем вернуться, слышишь? — повторил Кэл, взяв меня за руку и доставая из кармана носовой платок. Он обернул ладонь один раз, второй. Кровь проступила на белоснежной ткани красными пятнышками, и он уставился на них, сглотнув. — Придется полгода пробыть в карантине, но ведь всегда есть шанс, что потом тебя отпустят, если ты не… ну ты понимаешь.
Я выдернула у него руку. Платок полетел на пол, и Кэл едва успел его подхватить.
— Ты ведь считаешь, что я схожу с ума, так чего же ты еще здесь? Беги домой, лижи пятки директору Академии. Уверена, он будет счастлив принять тебя обратно. — Мало мне собственных непрестанных мыслей о том, что безумие приближается, еще и от лучшего друга такое выслушивать.
Губы Кэла сжались в тонкую линию.
— Это жестоко с твоей стороны, Аойфе.
— Да неужели? — вспыхнула я. — Ты вообще хочешь меня в карантин упечь.
Карантинный госпиталь располагался на реке за чертой города, внутри — стерильные, ослепительно-белые палаты, наполненные таким же стерильным светом эфирных ламп, горящих день и ночь. В сумасшедших домах доктора давно поставили на пациентах крест, карантинные же врачи пытались остановить развитие некровируса всеми средствами. Выбить, выжечь, утопить ересь, угнездившуюся в человеческом теле.
Когда судебный пристав объявил, что Нериссу отправят туда, она схватила его перьевую ручку и воткнула ему в ладонь, вопя, что он колдун из Багровой Гвардии и пришел, чтобы украсть ее воспоминания и вложить вместо них птичьи трели ей в голову. После этого карантин решили пропустить.
— Иногда безумие — не самое худшее, что может случиться в жизни, — сказал мне потом Конрад. Мы сидели на ступенях суда, лил дождь, но мы все сидели и смотрели на густую сеть улиц Лавкрафта, на его кирпичные дома, где жили обычные, нормальные, незараженные люди. — Иногда хуже вера в то, что его можно излечить.
И каждый раз после того слушания, когда мне случалось проходить мимо Данверского вирусного госпиталя, словно ледяные пальцы пробегали по флейте моего позвоночника.
— Я просто хочу тебе помочь, — проговорил Кэл. — Брось, Аойфе, неужели ты этого не понимаешь?
Я вытянула ладонь, вновь препоручая ее его заботам.
— Да, наверное. Прости.
Кэл наложил повязку еще раз.
— И ты меня. — Он обвел книги преувеличенно бодрым взглядом. — А здесь не так уж плохо. Душновато, правда. Знаешь, я слышал, в карантине вроде бы разрешают даже продолжать учиться… ну, может, не на инженера, но на учительницу или личного секретаря уж точно. С твоими мозгами…
— Кэл, хватит пытаться мне помочь. Я не прекрасная дама из твоих глупых эфирных постановок. Перестань строить из себя моего рыцаря — будь просто Кэлом. — Я приподнялась на цыпочки и откинула соломинки волос у него с глаз. — Просто Кэл нравится мне куда больше.
Он смущенно зашаркал ногами по пыли, устилавшей широкие половицы, но хоть унялся на время со своим карантином. Я тоже опустила взгляд. В призрачном, каком-то нереальном свете лампы все виделось отчетливее — дырка у меня на чулке, мои следы на пыльном полу… Внезапно под ними я различила другие, оставленные раньше. Они были меньше моих, пятка-носок, пятка-носок — словно точка и вопросительный знак.
— Смотри! — Следы чьих-то шагов, осторожных, но ровных и неторопливых, пересекали комнату и исчезали возле книжных полок у дальней стены. Я схватила Кэла за руку. — Здесь кто-то был!
Мышцы Кэла напряглись. Он трудно сглотнул, дернув кадыком:
— Наверное, у твоего отца была гостья.
— Гостья, которая может просачиваться сквозь стены?
Я двинулась к полкам. Кэл попытался меня остановить.
— Аойфе, ты ведь даже не знаешь, с чем можешь столкнуться!
Я сбросила с плеча его костлявую ладонь.
— На следы уже пыль осела. Этой женщины давно здесь нет. Отец ведь так никогда и не женился — что ей тут одной в доме делать?
— Ты хочешь сказать — не женился во второй раз, — поправил меня Кэл, поднимая лампу повыше.
В бледной пародии на свет я ощупывала полку со всех сторон. Сделать потайную дверь проще простого, а петли искусный плотник замаскирует без труда.
— Нет, не хочу, — откликнулась я, проводя пальцем по корешкам. Эмерсон, Торо, Кант… Книги не то чтобы еретические, но уж точно не из тех, которые выберет добропорядочный рационалист для воскресного чтения. О прежнем пути, пути веры и предрассудков, о бесплодных исканиях человеческой души предпочитали не вспоминать. Как о Нэнси Грейнджер. Та бегала тайком в Ржавные Доки и в рейсовке познакомилась с парнем, а потом залетела и уехала обратно в Миннесоту. И больше в Академии никто и словом не обмолвился о Нэнси Грейнджер.