Сон снился мне десятки, сотни раз. Да и не сон то был вовсе: сны — порождение мозга спящего, а я, глубоко внутри, знала, что этот рожден не чем иным, как моим безумием. Он не имел смысла, разве что подтверждал: я обречена на участь Нериссы и Конрада. Нерисса страдала видениями. Конрад слышал голоса. И никакого колдовства в крови, один только вирус. Я хотела верить отцу, но что если и он был таким же безумцем? Мне снился мой сон, и я никому не собиралась рассказывать о нем до тех пор, пока однажды уже не смогу больше лгать.
Сон продолжался, и я шла через благоустроенную часть города, потом по Дерлит-стрит, к реке. Красная вода кипела и пузырилась, сгорбленные тени гулей выбирались из своих нор, не позволяя мне остановиться, шипя вслед и сопровождая меня кошмарным эскортом.
Каждый раз, дойдя во сне до берега — а это случалось всегда, — я пыталась броситься в воду, уж не знаю зачем: то ли чтобы сбежать, переплыв реку, то ли чтобы утопиться, погрузиться в забытье. И каждый раз, прежде чем мне это удавалось, гули смыкались вокруг, хватая меня липкими, холодными лапами, касаясь кожи склизкими резиновыми языками.
Однако сегодня, когда я достигла набережной, на том месте, где расходились Данвич-лейн и торговая галерея, меня поджидал человек. Эту высокую, слегка ссутуленную фигуру, волосы цвета воронова крыла, настолько же прямые, насколько непослушными были мои, нервное постукивание пальцев по бедру я узнала бы где угодно. У меня стиснуло горло. Тишина вокруг наполнилась рыком и шипением гулей всех возрастов, от щенков до матерых. Одни выгибали спины, опустившись на все четыре лапы, другие стояли прямо, почти по-человечески. Каждый из них легко мог разорвать меня на мелкие клочки, но фигура у реки, казалось, держала их на почтительном расстоянии.
— Конрад? — едва выдавила я. Мой голос из-за холода и страха больше напоминал бульканье акваноида.
Брат не взглянул на меня, только слегка повернул голову, так что тусклое серебро солнечных лучей, едва пробивающееся из-под вечно затягивающей небо этого сонного мира катаракты облаков, высветило его профиль.
— Да, Аойфе, это я.
Я остановилась в нескольких шагах от него. Толпа гулей сомкнулась позади, но я не обратила на них никакого внимания. Это было совершенно неважно по сравнению с новым поворотом сна. Пусть едят на здоровье, главное, чтобы я успела поговорить с братом.
— Конрад, я нашла его. Я нашла колдовской алфавит, как ты велел. Только скажи мне, что…
— Проснись, Аойфе. — Его голос, ровный и далекий, словно доносился до меня через эфир, а не исходил от стоящего рядом человека.
— Конрад, ты должен сказать мне, что делать дальше, — умоляюще проговорила я. — Я не знаю, что со мной происходит. Не знаю, как найти тебя.
— Проснись, Аойфе, — повторил он. — Ничего этого не существует. Проснись.
— Я знаю, некровирус… — начала я.
— …Не существует, Аойфе, — повысил тон Конрад. — Я ошибался. Не пытайся больше меня искать.
Я отпрянула, словно он ударил меня. Даже если это всего лишь сон, конвульсии мозга, отравленного заразой в моей крови, память подсовывала мне нечто уж совсем омерзительное.
— Я сбежала из города ради тебя, — сказала я. — Скажи же…
— Выслушай меня, Аойфе. — Очертания его фигуры задрожали, в отражающемся от воды свете он казался всего лишь темной тенью, зыбким призрачным силуэтом, как и все в этом сером, призрачном городе. — Я, сам того не зная, подверг тебя страшной опасности. У меня нет времени, я могу сказать только одно: перестань искать меня. Перестань искать ответы. Возвращайся домой и никогда, никогда не оглядывайся назад.
Его силуэт уже становился прозрачным, за очертаниями тела я различала разрушенную литейную на том берегу. Над выщербленными трубами пронеслась стая диких воронов, унося в своих механических когтях на растерзание жупало. Хоть в моем сне не было прокторов, расплата за ересь по-прежнему оставалась жестокой.
— Конрад… — позвала я. Я не могла потерять его, не могла вновь позволить ему ускользнуть. Мысль о том, что сейчас я проснусь одна, была невыносима. Тяжким грузом сдавливая грудь, она не давала мне дышать.
— Я сбежал, Аойфе, но ты сбежать не можешь, — прошептал он. — Тебе нужно вернуться. Всего этого не существует. Все это неправда…
Края его фигуры принялись закручиваться, как у горящего целлулоида, и он растворился в воздухе. С криком я упала на колени и закрыла лицо руками. Я могла выдержать любые издевки однокурсников, любое наказание опекунш или преподавателей. С гордо поднятой головой я переносила истерики матери и покровительственно-высокомерные — пусть им и руководили лучшие побуждения — взгляды Кэла. Но видеть, как у меня на глазах во второй раз исчезает мой брат, — к такому я не была готова. Сломленная, захлебываясь горем и яростью, рвущимися наружу, я огласила криком пропахший гнилью и разложением город моих снов. Я кричала, пока мой голос не потонул в сырой вони подземелий, в прикосновениях сомкнувшихся вокруг гулей, чьи ладони были влажными и холодными, словно у утопленников.