А в ту пору по берегам рек жили люди – неведомо, какого роду-племени были они, только ни Тугарину-царю в ноги не кланялись, ни в Киев-град дань не посылали. Сами по себе жили, бродниками звались. Как услыхали они слово княжье – враз пред очи государевы с речью такой явились: «Коли поклянешься, князь, что впредь от века быть нам, и детям, и внукам нашим от власти пришлой вольными, то изловим мы твоего кривдника и от земель русских его отвадим. А надо нам для того: коровенок сто голов да крепкого фряжского вина полста бочек». На том и по рукам ударили.
Уж сколько сами съели да выпили – не ведомо (как бог свят, без того не обошлось), а только и чудищу угощение приготовили: нажарили мяса, напарили, по всей степи дух пошел. Ни соли, ни кореньев ведовских не пожалели. Почуял Змей в дальнем ветре благоуханье лакомое, в брюхе у него заурчало – верст на пять слышно было. Расправил он крылья перепончатые и точно зачарованный к бродникам прилетел. Увидел яства приготовленные, на раз все сожрал, на два – что не сожрал, то доел. А на три стала его жажда мучить. Огляделся Змей вокруг – видит, чуть поодаль бадейка шестиобхватная стоит, доверху вином полна. Стал гад вино лакать… Пока все до капельки не выпил, не угомонился. Ну а как угомонился, так прямо головой в бадью. И уснул. Тут-то бродники из ухоронок тайных повылазили, запрягли Змея в плуг, которым, сказывают, еще Святогор-батюшка землю пахал, и ну бичами витыми дракона хлестать. Тот взревел было, попытался к небу взлететь. Да уж куда там. Сбруя крыльям распрямиться не дает, и лемех глубоко в землю всажен. Погнали Змея окаянного от днепровских круч к морю, чтоб навеки запомнил границу, за которую ему залетать заповедано. Только у самого берега выпрягли, так он, сказывают, как волю почуял, враз в волны кинулся, только его и видели.
Князь потом лютовал, что бродники голову Змееву не отсекли, ну так уговора о том не было. А и то сказать: ежели княжичи вдруг об отцовском слове позабыть удумали б, то живой дракон завсегда лучше мертвого.
Сказка то али быль – прадедам нонешних бродников неведомо, да только куда ни глянь, от седого Днепра и до земель хазарских валы стоят, тем змеевым плугом оставленные.
На одном из таких валов и стояли теперь мы с Лисом, наблюдая, как движется по пути, оставленному гигантским лемехом, татарский обоз. Верховые в ярких восточных халатах, скрывавших от палящего солнца металл доспехов, придерживали коней, чтобы не оторваться от груженных добычей возов, за которыми, едва перебирая ногами, тащился полон: сотни две парней и девушек. С нашей позиции было видно, как притаились в ожидании сигнала лихие братчики атамана Гонты. Теперь их оказалось раза в три больше, чем недавно на поляне. Должно быть, весь отряд, патрулировавший заветные тропы в окрестных лесных засеках, теперь собрался, чтобы проучить непрошеного гостя.
– Хорошая позиция, – из-под руки оглядывая дорогу, проговорил я. – Крымчакам здесь не развернуться.
В подтверждение моих слов из нависших над трактом кустов раздался разбойный свист и неукротимое: «Вали! Круши!» Крики «Ал-ла!» и звон сабель разнеслись над округой, созывая давно уже привычное к легкой поживе воронье.
– Капитан! Мы шо, туда полезем? – вопросительно глядя на меня, осведомился Лис, замечая, что моя рука уже легла на оружие.
– Будут другие предложения?
– Ага, – радостно кивнул Сергей, внимательно всматриваясь в ход боя. – Сейчас будут. Во! Глянь.
Я перевел взгляд туда, куда указывал палец напарника.
Во главе колонны бой разгорался особо жарко. Тот, кого недавний гонец назвал мурзой – статный воин в шлеме с высоким шпилем, – был драгоценным призом, но пока что христианская кровь без толку проливалась в дорожную пыль. Одного за другим он выбил из седел двух казаков, и сейчас его быстрая, точно гюрза, сабля скользнула по груди третьего, выпуская на волю его грешную душу. Еще мгновение – и горячий красавец-арабчак одним рывком вынес хозяина из схватки и яростным галопом полетел к желанному спасению.
– Шо и требовалось доказать. Глянь-ка, – удовлетворенно подытожил Сергей, – вон там дорога ведет к реке, причем кривая она, как тот собачий хвост. На кручи мурза не полезет, не дурак – таракана на стене изображать. А мы здесь по прямоходу срежем – и здравствуй, Вася, я снеслася!
Сцена, разыгравшаяся у сложенных из четырех бревен мостков, наверняка запомнилась знатному степняку надолго. Едва-едва успел конь унести из гущи боя ликующего хозяина, едва тот с облегчением увидел желанный путь к спасению, как вдруг поперек этого самого пути монументально воздвигся кавалерист европейского вида и, удивленным взглядом смерив крымчака, поинтересовался на безукоризненном английском:
– Простите, сэр, вы не подскажете, как проехать к Букингемскому дворцу?
От неожиданности мурза натянул поводья, силясь осознать увиденное. Но уразуметь, что происходит, не успел. Едва его скакун сбавил ход в нескольких шагах от диковинного незнакомца, на хребет седока опустилась тяжеленная дубина, еще недавно бывшая стволом молодого дерева.
– Салям алейкум, почтеннейший. – Лис в одно мгновение оказался в той же позиции, в которой недавно находился мурза по отношению к коню. И кинжал его, покинув голенище левого сапога, уперся в яремную вену пленника. – Не скрипи зубами, улыбку попортишь.
Система «Мастерлинг» обеспечивала моему напарнику замечательное бахчисарайское произношение, не оставляющее лежащему шансов изобразить непонимание.
– Не стоит волноваться. – Я по примеру друга перешел на татарский язык. – Вы наш пленник, никто не причинит вам зла.
– Ты еще про Гаагскую конвенцию заверни, – фыркнул Лис, но тут же насторожился, вмиг теряя демонстративную беззаботность. – Еще кого-то несет. Капитан, встречай гостя, я щас.
Я молча кивнул и потянул из ольстредей[4] длинноствольные пистоли. Но это оказалось излишним. Спустя мгновение к месту, где Лис тщательно упаковывал рычащего от злобы мурзу, подлетел атаман Гонта в сопровождении двух казаков.
– О, привет, – едва поворачивая голову, расплылся в щедрой улыбке Лис. – Вот видишь, ротмистр, а ты говорил, сбежали. Нашлись!
– Вы?! Здесь?! – Обветренное лицо Гонты стало перезрело-красным. – Какого лешего?
– Не пыли, атаман. Договорить бы надо.
Глава 2
Судьба всегда приходит, как случай. Птица выбирает дерево, а не дерево выбирает птицу.
Беседа с атаманом Гонтой не задалась. Увидев, что лакомый кусок уже попал в чужие зубы, ватажник полоснул коня нагайкой и, на ходу велев казакам сопровождать нас, устремился обратно, туда, где, судя по доносившимся крикам, догорал бой.
Смысл краткого разговора между «неверными» остался недоступным для знатного пленника, но суть его он уловил правильно, поскольку тут же затараторил на родном наречии:
– Ты с ним не ходи. Со мной пойдешь – много денег дам, коней дам, красавиц дам. К нему пойдешь – голова с плеч. Верь мне, мое слово крепче алмаза. Мое имя – Джанибек Седжут. Мой род – целый народ. Вместе придем – всем нам братом станешь.
– Не суетись под клиентом, – коротко отрезал Лис, потуже затягивая узел на запястьях пленника, и философски добавил, вздергивая Джанибека на ноги. – К тому же не в деньгах сила, брат. А в ньютонах.
Наш путь в крепость занял около трех часов. Из них минут сорок, а то и более, мы пререкались с атаманом, стоя у засечной черты[5]. Не щадя глотки, пугая окрестное зверье, Гонта требовал завязать нам глаза, а Лис слал его «пид тры чорты», заявляя, что и без всяких встречных-поперечных сызмальства все здешние тропы знает. В конце концов сошлись на том, что я дал слово дворянина ехать с закрытыми глазами, и Гонта, скрепя сердце, повел курень дальше к крепости.
5
Засечная черта – линия фортификационных сооружений по границам Руси, главным образом состоящая из засек – леса, поваленного в сторону вероятного противника.