После работы пришла домой – разбитая. Как будто мешки целый день таскала.
Стряхнув изморозь, кинула в комнату на диван легкую, как пух, песцовую шапку. Сев, стала снимать обувь. С сапогом в руке замерла. Как и Дмитриев недавно, повернулась к зеркалу на стене. На неё смотрела женщина с обескровленным белым лбом, будто с белым обручем. Волосы взняты, схвачены вверху резинкой. Баба-яга сидит. Старуха. Пока ещё не больная. Одно только отличие от Дмитриева. Вздохнув, двинулась в комнату
На следующий день с утра позвонила. В трубке послышался голос Завьялова, говорящего с кем-то. Перевёл голос в трубку – да! слушаю!
– Здравствуйте, Геннадий Иванович, как состояние Дмитриева? Из четвёртой?
Завьялов медлил отвечать. Городскова напряглась.
– А вы знаете, ничего. Явная положительная динамика. Пришёл в себя, разговаривает. Крепкий старик. Видимо, завтра или послезавтра переведём в палату.
– Спасибо вам! Спасибо большое, Геннадий Иванович!
Городсскова чуть не плакала.
Вечером позвонил Рома.
– Я набирал сегодня Сергея Петровича. Он почему-то не отвечает. Он где: дома, на даче?
– Телефон, может быть, разрядился. Я завтра, наверное, увижу его, скажу, и он обязательно тебе позвонит. А теперь рассказывай давай, как у вас дома. Как папа, как мама?
Как всегда прошла через приёмный покой, разделась в раздевалке и поднялась на четвёртый этаж.
В ординаторской – никого. Видимо, все на обеде. В столовой.
Пошла в палату. Может быть, уже перевели.
Когда вошла, все в четвёртой палате сразу начали отворачиваться. Углубляться в свои дела. В еду. В болезни.
Постель Сергея Петровича собирала пожилая санитарка. Одеяло, две простыни толкала в серый большой мешок. Сдирала с подушки наволочку. Другая санитарка, помоложе, выгребала всё из тумбочки. Стеклянные банки из-под еды. Кульки с печеньем, железную миску с ложкой, вилкой.
Старая скатала матрас, обнажив железную сетку. С мешком, с матрасом под мышкой пошла к двери.
Все по-прежнему не поворачивались. Только парень в олимпийке крутил головой, испуганно смотрел то на оголённую кровать, то на женщину. То на кровать, то на женщину.
Екатерина попятилась, вышла.
В коридоре опустилась на диван. Обеими руками схватилась за край его. Сидела, раскачивалась. Сразу закапали слёзы. С плачущей виноватой улыбкой не могла найти платок.
В кармане кофты зазвонил мобильник. Машинально открыла, поднесла.
– Ба, ты где? Почему не отвечаешь?
Женщина отстраняла мобильник, мотала головой, словно проваливалась под землю, в ад, давилась слезами.
– Ба, ты слышишь?..