Потом придётся помогать Никифорову перестраивать его хозяйство на разведение комаров и опять драться с идиотами из природоохранных обществ, которые дико воют, если речь идёт о нормальном использовании природы, но не умеют понять, что природа жива только целиком. И значит, человек должен либо уйти вообще, либо вписаться полностью, а не уничтожать комаров, глупо надеясь, что при этом уцелеют красивые бабочки и редкие звери.
А ещё говорят, в западных хребтах материка шастают-таки браконьеры. Ничего, эти сами вымрут, как только будут налажены регулярные поставки неконтрабандного мяса. И всё таки, охрану придётся организовывать как следует. Жаль, немногие согласятся жить в комарином заповеднике, так что дела каждому будет выше головы…
Сагит на минуту прекратил работу и, глядя на пелену обложных туч, мстительно сказал:
— А Гоца я не возьму даже ночным сторожем.
Самомнение
Jus naturae
Общую, или натуральную, юриспруденцию в младших классах читал сам господин Кони. Это вам не какой-нибудь нотариус, раз и навсегда затвердивший свод законов и способный только механически повторять их, ни на одну букву не отклоняясь от однажды заученного. Господин Кони был дипломированным юристом, умел толковать любой закон и мог бы стать известным адвокатом, а вернее — прокурором, ибо это больше отвечало его наклонностям. Однако он предпочел карьеру юрисконсульта в начальной школе и председателя опекунского совета в приюте для малолетних граждан.
Что касается самих малолетних граждан, особенно склонных к антиобщественным поступкам, то они предпочли бы, чтобы господин опекун стал судьей или даже генеральным прокурором. Куда как просто, если бы натуральную юриспруденцию вел деревенский нотариус или вовсе секретарь. Зазубри, что положено, и живи себе в правовом государстве… У господина Кони такие штучки не проходили. Он густо покрывал доску рядами сложных формул, рисовал интегралы и матричные уравнения, ничуть не смущаясь тем, что подопечные еще и таблицу умножения усвоили не твердо.
— Незнание закона не освобождает от ответственности, — не уставал он повторять, выписывая на аспидной поверхности доски острые загогулины радикалов.
Немудрено, что питомцы господина Кони, не слишком разбираясь в написанном, люто ненавидели радикалов и все до одного считались приверженцами либерализма.
Таким образом, можно считать доказанным, — кроша мел, говорил господин Кони, — что законы сэра Исаака Ньютона продолжают определять правовое состояние нашего мира, поскольку поправки Эйнштейна касаются лишь некоторых граничных состояний и регламентируют поведение систем, не встречающихся в приватной жизни.
Господин Кони строго оглядел класс и вопросил:
— Позволительно ли мне будет узнать, о чем думает Алекс Капоне?
Алекс встал из-за последней парты.
— Я… — замялся он, — я слушаю урок, ваша милость.
— Правду, только правду, всю правду! — потребовал педагог.
Господин Кони недолюбливал Алекса. Возможно, в том были виноваты преступная фамилия воспитанника, а также его имя, которое Кони тоже считал преступным, ошибочно производя «Алекс» от латинского «a lex» — противозаконный. Впрочем, открыто проявлять неприязнь господин Кони себе не позволял, поскольку, являясь опекуном юного Алекса, был обязан относиться к нему отечески.
— Я не понимаю, — признался возможный злоумышленник, — зачем это нужно? Я говорю о поправках Эйнштейна. То есть не вообще о поправках, а о пределе скорости. Это только на шоссе скорость нельзя превышать, а так… почему нельзя двигаться выше скорости света? Кому от этого плохо?
— Это закон природы! — отчеканил господин Кони. — Законы природы не обсуждаются, они самодостаточны, их можно изучать и необходимо выполнять. Все. Садись.
— Но, ваша милость!..
— Я сказал — все!
— Слушаюсь, ваша милость.
Алекс сел на место. Он ловил на себе недоуменные взгляды одноклассников. Никто не понимал, зачем ему понадобилось вылезать с вопросом, какой и первоклашке задавать стыдно. Сейчас господин Кони ничего не сказал, да и потом все будет как обычно, но на экзамене Алексу эту выходку помянут, можно не сомневаться. Неотвратимость возмездия — основной принцип законности.
Алекс и сам знал это, но сдержаться не мог. Его распирала тайна.
Неделю назад у Алекса появился замечательный друг. С первого взгляда могло показаться, что ничего примечательного в Грегоре Стасюлевиче нет. Он не был ни богат, ни особо учен. Рядовой присяжный заседатель, которому, наверное, и в суде-то не приходилось бывать. Где чтят законы, суды — редкость, а звание присяжного имеет любой гражданин, достигший двадцати одного года.
И все-таки новое знакомство не давало Алексу покоя. Дело в том, что Стасюлевич строил во дворе своего дома некую машину. То был очень странный агрегат, разом напоминавший детские качели, стиральную машину и будку телефона-автомата. Алекс увидел ее, когда гулял по улице и от нечего делать заглянул в щель забора, окружающего дом Грегора. Несколько минут Алекс разглядывал механизм и следил за действиями механика, а потом громко спросил:
— А что вы делаете?
Грегор — Алекс тогда еще не знал, что этого человека зовут Грегором, — не стал ни сердиться, ни напоминать о священном праве собственности, которое Алекс попирает, заглядывая в щель. Грегор вытер руки, подошел к забору и предложил:
— Лезь сюда.
Страшно подумать, что сказал бы господин Кони, увидев своего воспитанника верхом на заборе!
Оказалось, что Грегор мастерит небывалую машину, которая должна домчать его к любым, самым дальним звездам.
— Вот смотри, — сказал он и двумя руками нажал на короткий конец качелей, вслед за чем длинный конец со свистом описал мгновенную дугу. — Видишь, как быстро? А если сделать рычаг до неба, не такой, конечно, не железный, то с ним можно в мгновение ока умчать куда угодно…
В течение нескольких дней после уроков Алекс помогал новому другу устанавливать в кабине приборы и был очень доволен, что занимается таким замечательным делом. А господин Кони теперь утверждает, что они — преступники, поскольку пытаются нарушить закон, причем не просто закон, а закон природы.
Впрочем, пока они еще не преступники. Volere — non crimen: хотеть — не преступление.
С трудом дождавшись конца занятий, Алекс помчался к Стасюлевичу. Тот выслушал сбивчивые объяснения мальчика и усмехнулся:
— Не бойся. Я же не делаю ничего плохого. Кому может повредить, если я полечу быстрее света? Давай лучше испытывать машину. Утром я окончил наладку.
Открылась калитка, и в проеме появился господин Кони. Он не переступил невидимой черты — чужие владения неприкосновенны! — но, остановившись на пороге, внушительно произнес:
— Грегор Стасюлевич! До меня дошли сведения, что вы занимаетесь противозаконной деятельностью. Предупреждаю, что законы природы нельзя безнаказанно нарушать. — Тут господин Кони заметил стоящего возле агрегата Алекса. — Что я вижу? Алекс Капоне? Воистину, mala herba cito crescit — дурная трава быстро растет. Ступайте за мной, юноша! А вас, господин Стасюлевич, я обвиняю в совращении малолетних. Вас привлекут к суду!
— Для этого меня прежде надо догнать. — Грегор усмехнулся и шагнул в будку.