- Господи, помоги нам, умоляю! - со слезами в голосе сказала Елена.
Петр поднял меч и закричал во всю мощь своих молодых легких. И так, с поднятым мечом, бросился на врага. Это было безумием! Истекающий кровью мужчина и с трудом удерживающий тяжелый меч, измученный заточением и зрелищем кровавого боя мальчишка - против троих бешеных фанатиков!
Двое сектантов оставили Дукалниса в покое и приготовились убить парня. Петр сделал свое дело, он отвлек врагов от Дукалниса, и тот этим воспользовался. Откуда в такие моменты берутся силы - кто знает, но начальник охраны русского посольства одним ударом снес голову своему противнику, пропорол мечом сзади второго, выбил оружие из рук и прикончил третьего. Петр замер в одном шаге от места кровавой рубки, устало опустил меч и, прерывисто дыша, смотрел то на Дукалниса, то на тела поверженных врагов.
- Дукалнис, сзади! - крикнула Елена.
- Умрите, твари! - орал главарь секты, Бомар Шевиньян. Он несся на них с выставленным перед собой мечом.
Дукалнис сразу понял, что предводитель сектантов - фехтовальщик никакой. Он не стал убивать смотрителя музея, а просто сделал шаг в сторону, увернувшись от клинка, и со всей силы врезал смотрителю в лоб рукояткой своего меча. Ноги главаря секты взлетели вверх, и он без сознания грохнулся на пол.
- Надеюсь, больше никого не осталось, - с трудом произнес Дукалнис и сам чуть не упал.
Петр с Еленой поддержали его и помогли сесть у стены на пол.
- Надо его перевязать! - сказала Елена, разрывая на лоскуты рубашку на теле одного из убитых врагов. Петр ей помогал. - Ты слышишь: кто-то ломает внизу двери?
- Кажется, уже сломали, - сказал Петр.
- Но кто они - друзья или враги? - оглядываясь на коридор, спрашивала Елена.
- Сейчас узнаем, - тихо проговорил Дукалнис, сжимая рукоятку меча. Впрочем, сыщик понимал, что сейчас с ним бы справился даже маленький ребенок.
По коридору бежали начальник городской стражи, солдаты и Митрофан Оболенский со своими охранниками.
- Папа! - еще не веря своим глазам, воскликнула девушка и бросилась навстречу отцу. Они крепко обнялись.
- Доченька! Родная, девочка моя, ты жива! Боже мой, кровь! - По суровому лицу посла текли слезы.
- Папа, я не пострадала. Помощь нужна Дукалнису!
Но возле раненого уже суетились фельдшер и солдаты, и князь обратил внимание на Петра, подошел к нему, по-отцовски провел рукой по голове и щеке парня.
- Тебе, я вижу, тоже здорово досталось, - сказал посол, глядя на запекшуюся кровь на губах и черно-синий синяк под глазом.
- Зато будет, о чем вспомнить! - Молодой человек улыбнулся. "Каникулы в Париже вы не забудете никогда!" - процитировал Петр рекламный слоган туристического агентства, которое устраивало летом молодежные туры в Европу на летающих ладьях, коврах-самолетах и морских судах.
Посол подошел к раненому.
- Дукалнис, как ты? Держись, дружище.
- Это моя вина, я просто потерял бдительность, позволил заманить нас в ловушку.
- Не вини себя. Виной всему - коварный заговор. А если ты в чем-то и ошибся, то ошибку, я вижу, исправил.
- Да, они дорого заплатили. Мы положили их всех. Только один, наверное, еще живой - их предводитель, - сказал Дукалнис, кивнув головой в сторону смотрителя.
Елена и Петр коротко рассказали, что с ними приключилось. Смотритель пришел в себя, два стражника рывком подняли его на ноги. Огюст Рошер подошел вплотную к главарю сектантов и громко заявил:
- Господин Шевиньян! Я предъявляю Вам обвинение в убийствах, похищении людей, организации сатанисткой секты, заговоре и государственной измене! Вас будут судить два суда - королевский и церковный... Тебя ждет топор палача! Наденьте на него кандалы и уведите эту мразь!.. Как состояние нашего героя? - спросил Рошер у фельдшера о Дукалнисе.
- Потерял много крови, но для жизни угрозы нет. Его даже не обязательно везти в лазарет. Если в посольстве есть хороший лекарь, то достаточно будет менять повязку и накладывать целительные мази. Две недели, и выздоровеет.
- В посольстве есть хороший лекарь. - Оболенский гордо выпрямил грудь. - Ты сможешь дойти до кареты, или мы тебя понесем?
- Я дойду, - сказал Дукалнис, поднимаясь с помощью фельдшера и стражников. - У меня есть просьба к господину Рошеру.
- Все, что угодно! - отозвался начальник городской стражи.
- Где-то здесь лежит арбалет, вернее, модель арбалета Калашникова. Я хотел бы взять его на память, если можно.
- Конечно, забирайте. И это будет слишком скромная награда за ваш подвиг!.. Молодой человек, - обратился Рошер к Петру, - возьмите арбалет для нашего героя.
Заметив, что мальчишка до сих пор сжимает рукоять меча, он предложил:
- И, если хотите, можете оставить себе меч.
- Правда? - Глаза Петра засияли от радости. - Вот так сувенир!
- Ну что же, друзья, нам пора домой! - Князь по-отечески обнял молодежь за плечи и пошел с ними к выходу. У самых дверей он обернулся. Огюст, я надеюсь видеть вас сегодня на праздничном ужине, обещаю, что будет ваше любимое блюдо - филе карпа в грибном соусе.
СМЕРЧ
В небе Южной Италии плыли белые барашки облаков и летающая ладья.
Впрочем, ладья не плыла, она стремительно неслась, рассекая своим острым носом воздушный океан в направлении Северной Африки. На борту корабля находились Илья Муромец и Матвей Русанов.
Петра оставили в русском посольстве в Париже. Матвей переживал, что сын будет упрашивать взять его с собой и даже попытается незаметно проникнуть на корабль. Но, к радости капитана, парень сразу согласился ждать их возвращения в Париже. Правда, Матвей быстро смекнул, что причина такой сговорчивости - дочь посла, Елена. Девушка понравилась молодому человеку, а ее обещание показать город и сходить в музей оружия привело парня в восторг. Петр забрал с ладьи свою любимую музыкальную шкатулку, получил от отца немного денег на карманные расходы, а от Ильи Муромца лингвистические орешки.
Так что за сына Матвей был спокоен. В мирном Париже, думал капитан, его сын будет в полной безопасности. По крайней мере, до прибытия в Европу железного воина. Да, за сына Матвей был спокоен.
Чего нельзя было сказать о себе и о своем друге - Илье Муромце. Тревога, мрачные предчувствия смертельной опасности не покидали сердца капитана. Но было и другое чувство - предвкушение приключений и великих дел. Все более отчетливо Матвей осознавал, что во многом от него и Муромца теперь зависят жизни сотен тысяч людей.