Да только было так! И даже горше. Пришли они, варяги с новгородцами. Встречали их всем Полтеском. Но одолела русь, и полегли князь полтеский и сыновья его, и вся их дружина. И по их костям Владимир конно въехал в Лживые Ворота, в терем вошел, сел там, где прежде Рогволод сидел, велел – и привели ее, простоволосую, опустилась она перед ним на колени, разула его, и взял он, прадед твой, ее…
Но, правда, после говорили люди, что будто бы в ту ночь было Рогнеде такое видение – являлся к ней сам Бус и призывал ее смириться, и обещал, что не оставит он ее и сыновей ее, а после наведет их на Владимира! Вот только было ли такое? Ведь прежде Буса видели только князья или их сыновья, и только им Бус вещал, а кто такая Рогнеда? Рогнеда – это только дочь, а дочь – это не кровь, не род, дочь – это так себе. Тебе, Всеслав, Бог не дал дочерей, а только сыновей…
3
– Князь! Князь! – послышалось. – Вставай!
Всеслав очнулся. И увидел, что он сидит в лодке. А лодка стоит возле берега. И уже совсем темно, день кончился. Что ж, кончился так кончился. Всеслав поднялся и вышел из лодки. Потом они втроем втащили ее на прибрежный песок. Постояли еще, помолчали. А нужно было сразу уходить, и Всеслав это знал, да вот ноги не шли. Странно это, подумал Всеслав, не к добру. Вдруг Ухватый сказал:
– Не бойся, князь! Бог не оставит.
Всеслав посмотрел на него и сердито спросил:
– Чего ты это вдруг?
– Так! Тень стоит.
– Тень? – будто удивился князь. – Какая? Где?
А сам похолодел…
– Тень! – тут же встрял Копыто. – Какая тень, когда кругом темно? Не слушай его, князь. Глуп он! Глуп! Глуп! – и засмеялся.
Да, и вправду смешно. Князь мотнул головой и сказал:
– Глуп! Это верно.
И развернулся, пошел вверх по тропке. Было совсем темно. И грязно! Князь поскользнулся раз, второй. Снизу послышалось:
– Князь! Погоди!
Но он их упредил:
– Не лезьте! Сам дойду!
И они не полезли, остались внизу. А наверху его уже заждались – в воротах горел свет и были видны сторожа. Увидели его и расступились. Всеслав прошел через ворота, на сторожей даже не глянул. Сторожа испуганно молчали. Они даже следом за ним не пошли, огня не понесли, так оробели. Теперь стоят, небось, и крестятся, гневно подумал Всеслав. И пусть себе! А ты, думал он дальше, теперь как злодей: и через двор – во тьме, и на крыльцо – во тьме. Заскрипели ступени. Скрипят – значит, жив.
А в тереме тихо, все спят. А если и не спят, то, значит, таятся. А вот зато раньше, подумал Всеслав, когда он возвращался от Хозяина… Так ведь не один он тогда возвращался! И не ночью, а при свете. В бубны били, плясали, кричали: «Кормилец наш! Заступник наш!» А теперь вон как здесь тихо! И совсем темно. Всеслав прошел наверх, остановился в гриднице. Снял полушубок, положил его на лавку. Меч отстегнул. И шапку снял, смял в кулаке. И тяжело, по-стариковски, сел за стол. Сводило спину – и он сел ровней, и спину понемногу отпустило. Так и сидел он за столом, прямой как жердь, держал в руке шапку, молчал.
Долго молчал! После вошел Игнат и терпеливо ждал – тоже немало. Вдруг князь сказал ему:
– А позови-ка мне Неклюда. И чтобы он при всём пришел!
– Так ночь уже.
– Я подожду!
Игнат ушел. Князь ждал. Мял шапку, мял, потом смахнул ее. Она мягко упала на пол. Тихо в тереме, даже Бережки не слышно. Отец в последний год очень любил молчать. Вот позовет тебя и скажет: «Сядь!» И ты сидишь. И молчишь вместе с ним. И вот темно уже, день кончился, а не вставай, нельзя. Отец все смотрит на тебя и смотрит… Страх тогда брал! Вот, думаешь, родной отец перед тобой, а страшно. Зачем он молчит? Но он так и не сказал, зачем. Он так и умер молча. Он только за три дня до… этого… сказал: «Не будь таким, как я. Не верь никому! И никому не обещай – ничего!». А больше ничего не говорил. Ну, только что еще сказал: «Дай руку». А потом схоронили отца – по ромейским обрядам. Бабушка очень сердилась, кричала, но не послушали ее, снесли отца к Илье, отпели. Это потом уже, когда Илья сгорел, а был он одноверхий, деревянный, ты порешил, что это знак, и дал обет поставить храм из камня.
Шаги! Всеслав вскочил…
Но тут же их узнал и успокоился. Сел, приосанился. Вошел Неклюд, отдал поклон и замер. Был он помятый, заспанный. Моргал…
Зато потом, подумал князь, не проморгает! Когда пять лет тому назад латгаллу замиряли, так он, Неклюд, попался им в засаду, и окровянили его и понесли на капище, и стали его жечь их поганским священным огнем, а он, Неклюд, вдруг как засмеётся!..