А может, и не он? А может, это Бус тогда, как он Рогнеде обещал, завет свой исполнял? Ведь говорил же он, что еще выйдут на Владимира его же сыновья и будет ему смерть от них. И разве было не так? Вздрогнул Всеслав, открыл глаза, осмотрелся…
Но где это он, Господи? Ведь это же не его гридница! Душно, темно, лампадка чуть мигает… Да и совсем это не гридница! А что это?
А, вот ты где! И вот когда! Ох, занесло же тебя, князь! Да что уже теперь! Молчи! И не дыши! Ведь час-то, князь, какой!..
Ночь в Берестове. Тихо. Челядь за дверью ждет. А князь Владимир помирает. Великий князь. Вот уж воистину Великий: и печенегов воевал, и ляхов, и варягов, а на ромейского царя пошел – так и того укоротил и взял с него дары великие, и взял его сестру, и даже веру взял. И этой верой одолел кощунство, Русь окрестил – и покорилась Русь, и пал Перун, и мрак развеялся, и воссияли благодать и благолепие. Вот каковы были дела его! А вот теперь он помирает. И хоть бы кто завыл по нем, запричитал. Так нет – тишь, маета. Коптит свеча. Комар звенит… А лавка напротив пустая – бояре ушли. Они долго там сидели, ждали. Но он молчал – всё собирался с силами, не хотел, чтобы голос дрожал. После все же решился, спросил:
– Что Ярослав? Одумался? А Святополк, он здесь?
Но бояре молчали. Да они даже не смотрели в его сторону, они его не услышали. Больно стало Владимиру, горько… И эта горечь ему помогла! Привстал Владимир и сказал, как прежде – ясно, громко:
– Это она, отродье Бусово, накликала!
И как подкошенный упал. Пот на лбу выступил. Хотел спросить воды, да промолчал, ибо не просит князь, но только сам берет… Вот и ушли они, а он остался. Лежал, уже не шевелясь. Кровь застывала, тело отнималось. А голова была по-прежнему ясна. И дух был не сломлен! И думал Владимир: бил он Ярополка, бил ляхов, жег Полтеск. А теперь Новгород сожжет! Вот только он встанет…
Да вот только тебе уже не встать, Владимир. И к мечу не тянись, ибо ты его уже все равно не поднимешь. И ты теперь смешон, как некогда смешон был твой сын Изяслав, когда он тоже меч не удержал. А ты над ним тогда смеялся – тайно. Но и гордился им. И ненавидел его. И ведь было за что, ведь это какой грех – сын на отца меч поднял! И нужно было Изяслава поучить – тем же мечом. Но ты тогда подумал, что ты не рабынич, а князь, и сыну мстить не стал, а поступил, как ты верил, по-княжески. Молод был, поэтому и верил. Это уже только теперь ты понимаешь, что не мстил ты сыну своему единственно из-за гордыни, а гордыня князю не советчик. Гордыня – это хмель, гордыня – это хлеб глупцов. Вспомни, как Рогволод собой гордился, что он прогнал рабынича, честь сохранил! А голову он сохранил? А власть? А дочь свою? Глупец был Рогволод! И Ярополк был такой же глупец. Сперва предал отца, после младшего брата убил, а старшего прогнал за море… А после верил в то, что можно всё это забыть, Русь поделить и сесть – он в Киеве, а ты, Владимир, старший брат, любимый Святославов сын – на севере, в болотах. И был брат Ярополк убит – опять же за свою гордыню. Тех, кто его убил, примерно наказали. И воцарился мир. И правил ты, Владимир, старший сын, один всей отчиной. И Степь в страхе держал. И сыновей растил, своих и Ярополковых, и были они все тебе равны. А жен… Был грех! Была жена варяжская, была жена чехиня, была жена – но это даже не жена, а больше как вдова – ромейская черница Ярополкова… И была Горислава. Но Горислава – это только за глаза, а так она звалась Рогнедой. И на пирах только она сидела с тобой рядом, и только одну ее ты называл княгиней. А старший сын ее, смышленый Изяслав, был весь в тебя – и ликом, и нравом. Все говорили: вот и хорошо, есть у нас князь и есть княгиня, и есть княжич, тишь на Руси, покой…
И вдруг всё рухнуло – крестились! А было это так. Сперва ты поступил по-княжески – собрал силу великую, пошел в земли ромейские и одолел бояр ромейского царя, взял с них дары великие, и их самих полонил. И стали эти полоненные бояре тебе говорить: ты, князь, возьми еще и нашу веру, тогда наш царь тебе еще даров пришлет – бесчисленно, и еще даст тебе в жены свою сестру, царевну Анну. Смеялся ты и отвечал, что у тебя и без того есть жены. На что бояре, улыбаясь, говорили, что настоящая жена должна быть веры истинной, ромейской, и царской крови – и вот тогда уже и ты не просто дикий князь поганский, но становишься вровень царю! И еще много чего прочего тогда бояре говорили, не скупились, и поминали бабушку твою, княгиню Ольгу, ромейским же царем крещеную. И слушал ты бояр… А в мыслях тоже поминал и бабушку, и брата Ярополка – когда его, убитого, на лавку положили, ты на груди его, на тоненьком шнурке, крестик увидал… и тотчас заслонил его рукой, чтобы другие не заметили. И, может, только от того потаенного крестика ты тогда в ромеях и крестился, ибо вовек ты крови Ярополковой простить себе не мог. А что слова боярские…