– А брат мой, князь Борис… Ты же знаешь, Брячислав, как это было! Но я опять скажу. Борис был тогда в Степи, его отец послал на печенегов. И вдруг гонец к нему, и говорит: «Отец твой умер!» Опечалился Борис, повернул дружину и пошел на Киев. Он быстро шел! И вот, почти уже пришел, как вдруг к нему еще один гонец. И этот уже говорит: «Князь, не ходи на Киев!» Удивился Борис и спросил, почему это так. Гонец сказал: «Там Святополк уже сидит, а вас, братьев своих, в Киев велел не допускать. Ибо иначе, он сказал, вы, сыновья Владимира, зарежете его, как ваш отец его отца зарезал!» Тогда еще сильнее опечалился Борис и сказал так: «Вот только что мы отца потеряли, а теперь как будто нет у нас уже и брата!» А после отпустил гонца, чтобы тот передал Святополку: «Брат, не хочу я барм великокняжеских, владей ими, и Киевом владей! Но, брат, хочу я поклониться гробу отца своего. Открой передо мной ворота! А я за это распущу свою дружину». И, сказав так, Борис крест целовал, дружину распустил, оставил при себе лишь двадцать верных отроков. И ждал, когда опять придет гонец от Святополка с тем, чтобы призвать его в Киев. Но не гонец пришел от Святополка. А были то Пушта, Еловец и Ляшко. И ночь была, брат, затворясь в шатре, читал псалмы Давидовы. И тут они вбежали. И поразили его копьями, увернули в намет, повезли к Святополку. Борис тогда был еще жив, но Святополк велел – и закололи они брата. Вот как все это тогда было. И я на том целую крест!
Сказал – и поцеловал. И улыбнулся. Были у дяди карие глаза, веки припухшие, ресницы редкие, короткие. А губы бабьи, красные. Так в чем же была его сила? Родился он – все думали, не выживет. А он не только выжил, но еще и братьев пережил – и как! Пошел и Святополка одолел, сел в Киеве! А возвратился Святополк, и не один, а вместе с Болеславом, стали они рубить ворота Щербецом – и дядя убежал в варяги, там Ингигерду взял, и Эймунда, и тысячу мечей, вернулся, всех побил, и снова сел в Киеве – на Святополковых костях! А что до Борисовых костей, то он, крест целуя, клянется…
А Эймунд что?! Вот и сказал отец:
– Но Эймунд тоже клялся.
– Кем? – гневно спросил дядя.
– Одином.
– Вот то-то и оно, что Одином, – и тут дядя опять улыбнулся. И тут же спросил: – Ты кому больше веришь: Христу или Одину?
И смотрит на отца, и не моргает. И нет в нем зла – он мягко стелит. Вон скольких нынче постелил – всё поле до самой реки! Отец подумал и сказал:
– Но Один Эймунду – это как нам Христос. Разве мог Эймунд лгать?
– А вот, значит, и мог, – сказал дядя. – Кто мы для варягов? Отступники. Так же, как Степь для нас. Мы степнякам тоже целуем крест, а после убиваем их. И в этом не видим греха. Так и варяги с нами поступают – лгут нам и убивают нас, и это у них в честь. А другого от них и не жди, Брячислав. Другое разве что… Вот разве если б ты, как Эймунд, поклонялся Одину, тогда бы Эймунд… Да!
И замолчал он, долго думал. Потом насмешливо спросил:
– А Глеба тоже я убил? Что про это Эймунд говорил?
Отец молчал. А дядя, распаляясь, продолжал:
– А Святослава Древлянского? Я? Что молчишь? Да потому что отвечать-то нечего! Вот так! Поэтому молчи и помни: Эймунд уйдет, и все они – варяги ненасытные, ромеи, печенеги – они все уйдут, а нам здесь жить. А сколько нас? Ты, я да брат мой Судислав, да еще брат Мстислав. Но нет Мстиславу веры. Ты погоди еще, поднимется Мстислав, попомнишь мое слово. Лжив он, Мстислав, и алчен! А Судислав? Он тоже не опора. Вот одолел бы ты меня, и сразу Судислав – ох, мягок он! – пошел бы при тебе ходить, как он пока при мне. Вот я и говорю, что разве они князья и разве братья? И вот и получается, что только двое нас на всей Руси. И, значит, чтобы не погибла Русь, чтобы сохранилось дедино, надо быть нам с тобой заодин – отринув меч, крест целовать. Так, Брячислав?
Молчал отец…
2
– Князь! – вдруг послышалось.
Он вздрогнул, резко поднял голову…
И увидел, что это Игнат. Игнат стоял в дверях и тоже смотрел на него.
– Чего тебе? – сердито спросил князь.
– Пришли они, – сказал Игнат. – Накрыли мы.
– Знаю! Сейчас приду!
Игнат ушел. Князь встал и, подойдя к стене, открыл сундук. Достал оплечье и надел его. Потом надел корзно – короткий синий плащ с красным подбоем, по краю волчий мех… И усмехнулся. Вспомнил, как тогда, в тот его первый приезд в Киев, Хромец принял его под колокольный звон и приласкал, расспрашивал о бабушке, задаривал. А только он ушел, сразу сказал:
– Волчонок!
Так оно с того и повелось, прилипло: Волчонок! После Волк. А после совсем Волколак! А ты, зло подумал Всеслав, терпел это, молчал и даже как будто не слышал. А после взял да повелел, чтобы тебе шапку, сбрую и корзно, и прочее – всё, что ни есть – оторочили волком! Так ты к Ярославичам потом и заявился – весь в волках. Брат Изяслав как это увидал, так побелел – он суеверен был…