— Военная тайна, — буркнул обожжённый наёмник, и хозяин закивал головой.
— Да-да, я понимаю. Сам служил, — сказал он с гордостью. — Срочную службу. Сотый пехотный полк Гвардии Его Превосходительства.
— Ага, — неопределённо кивнул Ибар, и хозяин, ещё раз пожелав солдатам спокойной ночи, удалился.
Молча улеглись. Табас подумал, что хозяин, наверное, должен был догадаться, что с двумя солдатами, зашедшими к нему на огонёк, не всё чисто, но Ибар был спокоен, и это внушало уверенность. На веранде было прохладно, но это и к лучшему — летняя ночь давала отдых успевшему изрядно прожариться на солнце телу. Табас, стоило ему принять горизонтальное положение, с наслаждением провалился в долгожданный сон, уткнувшись носом в скатанную валиком простынь, горько пахнувшую вездесущим песком и колючкой. Или ему так показалось после нескольких месяцев в пустыне?
Табасу в который раз снились треклятые окопы.
Удивительно, ведь он до невозможности устал от войны, грязи, пыли, соратников, готовых утащить всё, что плохо лежало, бесстрашных в своём отчаянии дикарей и почти постоянно свистящих над головой пуль. Было бы логично хотя бы во сне стремиться побродить по широким, шумным и зелёным улицам Армстронга с мороженым в одной руке и хрупкой женской ладошкой в другой. В том далёком времени, когда не надо было думать, как прокормиться самому и прокормить мать, куда устроиться на работу и чем отдавать долги. Никаких проблем, только спокойствие, умиротворение, отдых и солнце, не пытающееся зажарить тебя живьём.
Но нет.
Нервное напряжение доставало Табаса даже во сне, снова и снова рисуя картины, которые ему никогда не хотелось бы больше видеть.
Вот он сидит на дне окопа, сжимая в руках автомат и вспоминая, сколько патронов осталось в магазине. Очередная атака дикарей. Огонь артиллерии с высотки за их спинами. Одиночные выстрелы из автоматов: патроны в постоянном дефиците, и тратить их на неприцельный огонь — непростительное расточительство. Где-то неподалёку короткими гавкающими очередями по два-три патрона работает крупнокалиберный пулемёт, но Табас, даром что недавно в пустыне, уже успел понять, что никакой огонь не сдержит тех, кто поднялся в атаку с той стороны. Дело даже не в наркотической жвачке из вездесущей пустынной колючки — смерть ждёт этих людей на любой стороне. Если они не погибнут сейчас, то месяцем позже, от голода, жажды и лихорадки, попутно наблюдая за тем, как тихо угасают их дети и женщины. Вот дикари и рвутся к единственному шансу спастись. Идут в атаку со своими примитивными самодельными ружьями и древними ржавыми автоматами, не кланяясь пулям — смуглые, тощие, одетые в рваное тряпьё и вооружённые как попало. Десятками остаются истекать кровью на ненавистном раскалённом песке, но те немногие, кто всё-таки дойдёт, — о, Табас и это успел увидеть! — устроят в окопах самый настоящий ад. Кривые ножи будут колоть и резать тех несчастных, которым не повезло оказаться на первой линии. Дикари сполна отыграются за свои былые потери, и горе тем, кто не сумеет отбиться или не успеет убежать.
Пять. Да, кажется, в магазине Табаса осталось пять патронов. Рядом с ним стоит Ибар и с промежутком в две-три секунды спускает курок. Сухо щёлкает выстрел, и можно не сомневаться: наёмничья пуля нашла свою цель. Хладнокровию Ибара могли бы позавидовать многие рептилии. Чего не скажешь о Табасе — его сердце едва не разрывается. Очень не хочется умирать, и идея заработать лёгких денег на «сафари» уже не выглядит такой привлекательной.
— Выходите все! — кричит кто-то, и Табас удивлённо думает: неужели атака? Это же самоубийство!
Выстрел раздается практически над ухом.
— Выйти, я сказал! Именем Дома Адмет! Это приказ!
Табас вздрогнул и проснулся, едва не упав с лавки.
Солнце ещё не взошло, но уже было достаточно светло. Не очухавшийся после сна наёмник с удивлением осознал, что выстрелы и крики никуда не исчезли. Табас скатился на пол и увидел лежавшего рядом с ним Ибара, сжимавшего автомат и глядевшего через щель между старыми сухими досками на то, что происходит на улице. Последовав его примеру, Табас нашёл себе подходящий наблюдательный пункт, подполз к нему, чувствуя локтями и коленями каждую песчинку на полу, и выглянул наружу.
— Выйти! Всем выйти!.. — надрывался стоявший на небольшом пыльном пятачке земли верзила в форме Вольного Легиона. Неподалёку от него топтался ещё навскидку с десяток наёмников — вооружённых, озиравшихся по сторонам, нервных и готовых применить оружие по прямому назначению.
В домах заскрипели двери, но на площадь никто не выходил — народ отнёсся к нежданным гостям настороженно.