Жуткий вой повторился и обернувшийся Табас увидел, что голосит та самая давешняя дородная баба. Она стояла, запрокинув лицо к небу, и орала нечеловеческим голосом, от которого кровь стыла в жилах — столько было там обиды, ненависти, ужаса и боли.
Женщина прижимала к огромной обвисшей груди дочь — голое безвольное тело с синяками на шее и кровью на обнажённых бёдрах. От увиденного у Табаса помутилось в голове: он сжал кулаки и сам готов был присоединиться к озлобленным мужикам, желавшим запинать насильника насмерть.
— Стоять! — повторил обожжённый. — Он мне живой нужен! Стоять! — то ли оружие сделало своё дело, то ли командный тон, но мужики отступили, а баба продолжала выть, глядя в равнодушное пыльное небо.
— Что случилось?! — оскалившийся Ибар взял полуживого наёмника за грудки и приподнял над землей. — Почему не началось наступление?
Его лицо, замотанное грязными бинтами, было в паре сантиметров от лица насильника, а глаза полны ярости и безумия. Слюна срывалась с его изуродованных губ и попадала на небритые щёки бывшего сослуживца.
— Нас вырезали! — взвыл перепуганный до полусмерти солдат. — Прокрались под прикрытием бури! Никого не осталось! Наступления не будет, наёмники перебиты, а гвардия отступает к столице! Стой! Нет! Пожалуйста!!! — взмолился он, когда Ибар отпустил его и отступил на шаг назад. Убийца, очевидно, подумал, что обожжённый солдат пристрелит его. Табас, захваченный зрелищем, зачем-то сделал шаг вперёд, но Ибар вовсе не собирался никого убивать. Вместо этого он выразительно посмотрел на перекошенных от ярости мужиков и отошёл назад, отдавая наёмника им на растерзание.
— Что нам теперь делать? — спросил Табас у подошедшего напарника. Краем глаза он смотрел ему за спину, туда, где деревенские, под аккомпанемент не прекращавшегося животного материнского воя, вовсю отыгрывались за изнасилованную и задушенную девочку.
Ибар лишь пожал плечами:
— Да то же, что и раньше. Я и так подозревал, что фронта больше нет. Пойдём собираться. Когда закончат — напомню хозяину, чтобы нас отвёз.
Когда дезертиры входили в дом, собрав в охапку высохшую форму, обернувшийся Табас увидел, что всё было кончено. Их бывший сослуживец лежал без движения и уже не закрывался от ударов. Голова его вся была в крови. Она же густо покрывала кулаки и тяжёлые сапоги деревенских мужиков.
4
— Приехали. Всё, дальше не могу, батареи садятся, надо как-то назад ещё…
Табас взял рюкзак на колени и открыл дверь.
— Уходите. Вам там делать нечего, — сказал Ибар хозяину дома, который оказался деревенским старостой. Он только что довёз их до ближайшего населенного пункта: маленького полузаброшенного пыльного городка, со всех сторон окруженного чахлым лесом.
Староста сидел в машине, старом и постоянно дребезжавшем пикапе, в кузове которого покоились громоздкие изношенные батареи, накрытые бурым от грязи ободранным брезентом, и прятал взгляд.
— Ну, куда нам?.. — в который раз повторил он, и Табасу захотелось дать этому упрямому ослу в морду. А потом взять за волосы, развернуть к югу и рассказать о том, что несут дикари на земли Домов.
О том, что отступающие части Дома Адмет не эвакуируют мирных жителей, как о том кричит пропаганда, а бросают на произвол судьбы. И защитить их будет просто некому.
О том, что сейчас на север полноводной рекой через дюны текут десятки тысяч смуглых, грязных и оборванных переселенцев, переполненных ненавистью и завистью к тем, пьет чаще двух раз в день.
О том, что дикари постараются захватить дома и технику нетронутыми, зато всех жителей деревни выведут куда-нибудь подальше и перережут. Буднично так, между делом, равнодушно. Причем заниматься этим будут десяти-двенадцатилетние дети — смуглые, белозубые, весёлые, отчаянно старающиеся заслужить уважение взрослых и получить право называться совершеннолетними.
О том, что всё напрасно: их земля вместе с «могилами отцов», все равно будет погребена под тоннами песка, и никто, кроме археологов, если такая профессия ещё будет существовать на Кроносе, не найдет их. А дикари вновь соберут немногочисленные пожитки и двинутся дальше на север.
О том, что никто и никогда не вспомнит погибших, даже если их найдут и раскопают в песке ров с набросанными как попало трупами, высохшими до состояния мумий. Подумаешь, очередной безымянный могильник на краю безымянной деревни. Их таких сотни.