Ибар отошёл в сторону и взглянул на Айтера сверху вниз.
— Не тебе строить новый мир, сукин ты сын.
— Ты гарантировал мне жизнь, — прошипел наниматель. В его глазах не было страха, одна лишь ненависть. — Ты не убьёшь последний шанс этого мира, — выплюнул он злобно.
— Я же Ардеш-Мясник. Что мне ещё один труп?.. — кровожадно ухмыльнулся Ибар. — Тебе тут больше не рады. Особенно Табас. Да?.. — наёмник повернулся к своему напарнику.
— Да, — мрачно сказал юноша, делая шаг вперёд. Кровь бурлила от острого желания самому совершить возмездие. — Не трогай его. Я сам.
— Ну, хорошо, — ухмыльнулся Папаша. — Вы свой выбор сделали.
Короткий хлопок выстрела заставил Табаса инстинктивно отскочить в сторону.
Голова Ибара раскололась: пуля, вошедшая в подбородок, вылетела из макушки, вытянув с собой целый фонтан из кусков костей, мозга и крови.
Словно в замедленной съёмке Табас смотрел на то, как рука Айтера, сжимающая пистолет тюремной охраны, поворачивается к нему.
Юноша рухнул наземь, услышав прямо в полёте ещё один хлопок. Свинец пронесся совсем рядом с головой, обдав жаром и пороховой вонью. Пол больно ударил по локтям и коленям, отчего наёмник вскрикнул и, не тратя драгоценное время, сразу же быстро пополз в сторону: плевать куда — главное, чтобы подальше от психа с пистолетом. Болван, ох, какой же болван.
Айтер не видел, где находится его противник, поэтому палил наугад: то монитор разлетался на куски, обдавая юношу мелкими осколками стекла и пластика, то пуля прошивала деревянный стол, осыпая мелкими щепками, похожими на опилки.
Выход из центра управления был совсем рядом — рукой подать, но проблема состояла в том, что он отлично простреливался. К тому же, Айтер, если он не совсем ещё потерял рассудок, должен был прекрасно понимать, что деваться наёмнику больше некуда.
— Выходи! — голос психа прозвучал совсем рядом. — Выходи и избавь меня от поисков. Не будь крысой!
Табасу было плохо, как никогда до этого, но, несмотря на это, ужасно хотелось жить. Затуманенный мозг очень туго соображал. Табас валялся на холодном полу и лихорадочно пытался придумать, что сделать, чтобы переиграть Айтера и выжить, но идея была только одна — прорываться.
Как угодно, но пробиться, выбежать наружу: а там будет целый астероид для того, чтобы скрыться от психа, одержимого собственным божественным предназначением.
Табас ползал между рядами на карачках, вздрагивая от ругательств и выстрелов Айтера. А тот приближался: уговаривал сдаться, пытался подкупить, запугивал.
«Дождаться, когда кончатся патроны», — прокручивал Табас у себя в голове раз за разом. — «Просто дождаться».
Однако, несмотря на тщательный подсчёт, заветный щелчок курка раздался неожиданно. Промедлив полсекунды и осознав, что заветный момент настал, молодой наёмник, чувствуя, как кровь закипела от адреналина, изо всех сил, побежал с низкого старта так, как не бегал раньше никогда.
Ноги сводило судорогой, ладони разрубали воздух широкими взмахами, сердце превратилось в огромный барабан, удары которого прокатывались по всему телу, отдаваясь в мозгу, и Табас успел бы выбраться, точно успел бы, если б клацанье пистолетного затвора у него за спиной прозвучало на секунду позже.
Айтер нажал на спуск, едва успев перезарядиться, более того, у него не было времени прицелиться — и поэтому юноша остался жив.
Правое предплечье пронзила острая боль, от которой Табас едва не потерял сознание. По коже потекло что-то горячее и липкое. Обессилевшие ноги отказывали, малейшее движение вызывало дискомфорт но останавливаться было никак нельзя: Айтер находился рядом, и следующие выстрелы точно положили бы конец приключениям молодого наёмника.
Вприпрыжку с лестницы, быстрее и быстрее, обгоняя пули.
Разум затуманился, силы были на исходе.
Кажется, Айтер кричал что-то вслед, несколько раз юноша ощущал порывы горячего воздуха рядом с головой, но продолжал бежать — тупо, бессознательно, на одних инстинктах, кричавших и приказывавших телу мчаться подальше от летающего свинца.
Обратный путь был незнаком. В какой-то момент Табас, силясь уйти с линии огня, свернул не туда и окончательно потерялся. Тесные технические ходы, увитые цепями и трубами, исполинские цеха с остановившимися машинами, серые стены тускло освещённых туннелей, двери, ворота, арки со статуями и без…
— Табас!
Голос звучал совсем рядом. Сознание еле ворочалось, но явно возвращалось. Наёмник лежал на земле — чувствовал спиной жирную от плодородного перегноя почву. Голое плечо жёг небольшой кустик крапивы, а над головой не было ничего, кроме огромного зелёного шатра листвы с коричневыми прожилками сучьев.
— Отсюда нет выхода!
Самочувствие было отвратительным. Слабость, лихорадка, боль, ломота в костях, тошнота, зуд во всём теле — столько неприятных ощущений одновременно он не испытывал никогда.
— Эта оранжерея — тупик. Мы оба в тупике. Я не могу оставить тебя в тылу, а ты не сможешь выжить без моей помощи. Выйди сюда, и мы с тобой вдвоём создадим новое человечество.
«Ага, как же».
Он постарался перевернуться на живот, но при попытке задействовать правую руку едва не взвыл от боли. Впрочем, она оказалась даже полезной: отрезвила, привела в сознание, придала заряд бодрости. Едва живой наёмник несколько раз пробовал подняться хотя бы на четвереньки: получилось только с третьей попытки.
— Табас! — продолжал надрываться Айтер.
— Иду я… — прохрипел наёмник себе под нос. — Иду. Жди.
Айтер ни за что не отстал бы от него. Табас ничего не соображал, но понимал, что наниматель прочешет здесь каждый сантиметр, и рано или поздно состоится последний бой, так зачем же терять время?..
Оранжерея, когда-то бывшая ухоженной, ныне пребывала в запустении. За тысячи лет тут несчётное количество раз сменился растительный слой, кусты и травы разрослись поверх сушняка, отчего каждое движение сопровождалось громким шорохом. К счастью, Айтер тоже шуршал и хрустел так, будто ломилось через лес кабанье семейство, в противном случае, он вмиг вычислил бы противника.
— Я найду тебя по следам! Тут трава примята! Выходи!
Верить ему не было ни единой причины. Вряд ли в пантеоне нового человечества, что Айтер так хотел взрастить, нашлось бы место для такого… Такого, как он.
Табас понимал, что для впадения в депрессию сейчас не самое подходящее время, но негативные мысли сами лезли в голову. Пацифист, тоже мне. Убивавший сперва дикарей, затем дружинников в родном городе, потом своих же соотечественников — пленных зелёных салаг. Каждый шаг доброго миролюбивого Табаса по Кроносу сопровождался чьей-то кровью, и чем дальше, тем омерзительнее становились его дела. Юноша словно посмотрел на себя со стороны, и увидел не привычно доброго и наивного идеалиста, которого Ибар когда-то назвал тряпкой, а совершенно другого человека. Он был чёрен от загара и грязи, на его груди темнел огромный синяк, а тело высохло так, будто его вялили на солнце, как рыбу. Многочисленные раны и царапины кровоточили. И, если судить человека по делам, а не словам и мыслям, то картина получалась удручающая. Тот человек был наркоманом, предателем, дезертиром, мародёром, военным преступником и убийцей.
Табас мысленно кричал сам себе: «Я не такой!» — но знал, что неправ. И шулерством с его стороны было разделять свою личность на себя-хорошего и себя-плохого. Он был один. Тот, воспитанный отцом-учёным слюнтяй, мечтавший о космосе, и тот, хладнокровно вырезавший деревню дикарей ради собственного выживания, были единым целым.
Айтер замолчал, но трава зашуршала где-то совсем рядом, поэтому Табас, которого обжёг страх быть обнаруженным, присел и спрятался. Он понимал, что у него нет шансов, но всё равно боролся за жизнь с упорством обречённого. Ещё минута. Ещё тридцать секунд. Ещё десять секунд. Просто прожить ещё секунду, сделать ещё один вдох. Это уже много.
Правая рука онемела, перевязать бы, да нечем. Не отрывая взгляда от сплошного покрова листвы, Табас левой ладонью нащупал толстую палку — липкую, перепачканную жирной землёй. Хоть что-то…