Наступила осень 1950 года, но объяснения этой истории так и не было. Он начал захаживать в ресторанчики рядом с Пьяцей или в «У Луяка» в Преко, где собирался народ из городского предместья, надеясь из разговоров посетителей узнать о последствиях своего неосторожного поступка. Уже потеряв всякую надежду самому разобраться в случившемся, он начал ждать повестку с требованием явиться в указанное время в соответствующее учреждение, но тут как-то утром услышал разговор двух женщин, возвращавшихся с мессы, разговор, который все ему объяснил. Одна из них рассказывала своей спутнице, что несколько недель назад черт украл у нее ужин и печь. Женщина жила в домике на краю города, ниже Плоче, и во дворе у нее была летняя кухня. Однажды вечером она повесила над очагом бутылку красного вина «Заячья кровь», чтобы оно согрелось, поставила на огонь осьминога, которого обычно готовила долго варя его на медленном огне, и пошла поговорить с соседкой. Когда она вернулась, в кухне не было ни ужина, ни печки, лишь два огромных отверстия — одно в крыше, а другое, такое же, в стене — показывали путь, которым прошла нечистая сила. Услышав этот рассказ, учитель преобразился. Затаив дыхание, он пошел вслед за женщиной в Плоче и спустился вместе с ней прямо к ее дому. Тут он остановился и огляделся. Все было совершенно ясно: на ограде из камней было видно место, поврежденное отскочившим от нее колесом, а на крыше и в стене летней кухни, поставленной у самого моря, виднелись только что заделанные круглые дыры. От такого поворота событий учитель почувствовал себя совершенно счастливым, у него словно выросли крылья. Впервые за долгое время он весь день гулял вдоль моря ^ и примерно в пяти километрах от того места, где освободился от угнетавшего его бремени вины, сел отдохнуть на скамейку. Взгляд его скользнул по воде, а так как она была необыкновенно прозрачной, он сразу же заметил на дне рядом с берегом какой-то желтый предмет. Вглядевшись, он понял, что это большое желтое колесо, которое — сомнений быть не могло! — именно здесь, а не в Плоче сорвалось со скалы и рухнуло в море.
Тут уж учитель окончательно перестал понимать, что к чему. До смерти усталый, он вернулся домой и в отчаянии первый раз рассказал всю историю не кому-нибудь, а своей квартирной хозяйке, добавив под конец, что просто не может понять, как получилось, что все вроде бы совпадает, а вот место, куда упало колесо, находится так далеко от Плоче.
— Это потому, — сказала старуха, — что вы измеряете расстояние по новому, а не по старому календарю.
— Какое отношение имеет ваш проклятый календарь к моим пяти километрам? — воскликнул учитель, у которого сдали нервы.
— Какое отношение? — удивилась старуха, вытащила с каминной полки какую-то книгу и сунула ему под нос. Это была «Теория относительности» Эйнштейна. На обложке, среди записей рыночных цен на салат и на репчатый лук, неумелая рука нацарапала карандашом следующее арифметическое действие:
Вино и хлеб
Мой дядя рассказывал мне, как в 1916 году в Галиции пил токай с казаками. Он служил в австро-венгерской кавалерии гусаром в венгерских частях, посланных на русский фронт. В отряде было много его земляков, банатских сербов, которые, так же как и он, были насильно мобилизованы и отправлены в Галицию. В 1916 году они просидели всю осень и зиму в окопах напротив казачьих полков, которым было так же тяжело «кормить вшей» в землянках, как уланам дядиного полка в окопах. Но перемирие продолжалось, и продолжалась монотонная жизнь в грязи. Был в дядином отряде один унтер-офицер, наш родственник из Коинов, Рада Коин. К Рождеству он получил из дому бочонок токайского вина, и ему пришла в голову мысль поделиться этим вином с казаками, которые вот уже несколько месяцев сидели зарывшись в землю по другую сторону линии фронта и которые праздновали Рождество в одно с нами время.
«На нашей стороне все равно пить его не с кем, — сказал он Раде. — Здесь все свое латинское Рождество справили еще в прошлом году».
Они с русскими и раньше переговаривались, держа друг друга на мушке, язык препятствием не был, и они одинаково легко понимали и украинцев, и тех, кто служил в московских частях, поэтому дядя прокричал несколько слов, обращаясь к русской стороне и объясняя свой план. Он предлагал вылезти из окопа, встретиться на «ничейной земле» между двумя линиями огня, посидеть, выпить вместе — вина, а потом вернуться каждый на свою сторону. Казаки, не ломаясь, приняли предложение и обещали прихватить с собой хлеба…