Других речь советского лидера заряжала энергией и превращала в радикалов. В конце мая, через несколько месяцев после памятного съезда, «кружок Петефи» организовал открытую дискуссию на тему «XX съезд КПСС и проблемы венгерской политэкономии». Очень скоро разговор превратился в «тотальное обличение мегаломании Ракоши — его бессмысленной политики насильственной индустриализации, недавно предложенного нового пятилетнего плана, нехватки реализма в сельскохозяйственной сфере»[1325]. В начале июня Дьёрдь Лукач, наиболее известный в Венгрии философ-марксист, восславил «независимость мышления» и призвал к «диалогу» между теологами и марксистами.
Спустя две недели из недавнего прошлого вышла полузабытая фигура, сделавшая самое убийственное обличение из всех, до того прозвучавших. Вечером 27 июня 44-летняя Юлия Райк, которая всего полгода назад вышла из тюрьмы, поднялась на сцену в большом неоклассическом зале в самом центре Будапешта. «Я стою перед вами, глубоко переживая после пяти лет неволи и унижения, — заявила она сотням членов „кружка Петефи“. — Уверяю вас, что тюрьмы Хорти были гораздо лучше, — даже для коммунистов! — чем тюрьмы Ракоши. У меня не только убили мужа, но и отобрали маленького ребенка. Эти преступники не просто уничтожили Ласло Райка. Они растоптали в этой стране все светлое и благородное. Убийц не критикуют — их карают»[1326]. Слушатели хлопали, свистели, топали. Через несколько вечеров «кружок Петефи», теперь разросшийся до 6 тысяч человек, многие из которых стояли на улице, собрался для обсуждения свободы печати. В завершение дискуссии люди начали скандировать: «Имре, Имре, Имре!» Они призывали изгнать Ракоши и вернуть Надя.
Их пожелание было исполнено наполовину. В середине июля Анастас Микоян, один из ближайших сподвижников Хрущева, нанес срочный визит в Будапешт. Советское политбюро постоянно получало от Юрия Андропова, посла СССР в Венгрии, сообщения об оживлении вражеской деятельности в этой стране, о спонтанных дискуссиях, о революционных настроениях молодежи. Микояна отправили разобраться с проблемой на месте. Уже в автомобиле по пути из аэропорта московский гость сообщил Ракоши, что в «сложившейся ситуации» тот должен уйти в отставку из-за «пошатнувшегося здоровья». Ракоши последовал приказу и отбыл в Москву «на лечение». Ему не суждено было вернуться: последние пятнадцать лет жизни он провел в СССР, в основном в далекой Киргизии[1327]. Но Микоян не поставил на его место Надя. Вместо этого политбюро доверило высший венгерский пост верному приспешнику Ракоши, консервативному, лишенному воображения и вообще некомпетентному Эрнё Герё[1328].
С октября 1956 года прошло более полувека. С тех пор события этого месяца многократно описывались многими видными авторами[1329]. У меня нет возможности здесь детально изложить суть их трудов, поэтому ограничусь лишь несколькими фразами. В июле — октябре Герё отчаянно пытался успокоить своих соотечественников. Он реабилитировал пятьдесят лидеров венгерской социал-демократии, ранее брошенных в тюрьму. Он добился примирения с Тито. Он сократил численность венгерской армии.
После долгих раздумий он также разрешил Юлии Райк устроить похороны своему мужу. 6 октября, в годовщину казни тринадцати генералов, возглавлявших венгерскую революцию 1848 года, Юлия и ее сын Ласло, одетые в траур, стояли у гроба, ожидая перезахоронения Райка на мемориальном кладбище Керепеши, где покоятся национальные герои Венгрии. Десятки тысяч людей собрались для участия в этом необычном мероприятии. «Был холодный, ветреный, дождливый день, — вспоминает один из участников. — Пламя множества свечей, вставленных в большие серебряные подсвечники, исполняло причудливый танец. Груды венков лежали у могилы». Выступавшие на церемонии ораторы восхваляли Райка, словно забыв, что он сам был руководителем зловещей спецслужбы, ответственным за тысячи смертей и арестов, а также за уничтожение молодежного движения Kalot, других молодежных групп и организаций гражданского общества, — и проклинали его убийц в самых резких выражениях: «Он был убит садистскими преступниками, которые появились на свет из зловонного болота культа личности»[1330]. Енё Селл, партийный деятель, в свое время сомневавшийся в оптимизме партии относительно всеобщих выборов, запомнил эти похороны как «мрачное действо»: «Начался дождь — не сильный, но достаточный для того, чтобы все мы промокли до костей… Люди все прибывали, их лица были мрачны, они здоровались друг с другом, но, вопреки обыкновению, не дробились на маленькие группки, чтобы посплетничать… Каждый пытался узнать, кто из руководства придет на мероприятие»[1331].
1327
Через много лет прах Ракоши был возвращен в Венгрию и погребен на будапештском кладбище. Но после того, как его могила стала излюбленной мишенью вандалов, останки перезахоронили под плитой, отмеченной лишь инициалами бывшего руководителя страны. См.: http://www.multkor.hu/cikk.php?id=8036 &pIdx=4.
1329
Из недавних работ, основанных на архивных источниках, можно упомянуть следующие: Gati. Failed Illusions; Sebestyen. Twelve Days; Mark Kramer. The Soviet Union and the 1956 Crises in Hungary and Poland: Reassessments and New Findings // Journal of Contemporary History 33, 2 (April 1998), p. 163–214. Издательство The Central European Press при содействии Института по изучению 1956 года выпустило блестящую подборку документов: Békés, Byrne, Rainer, eds. The 1956 Hungarian Revolution. Среди свидетельств очевидцев, ранее появившихся на английском языке, стоит отметить следующие книги: George Urban. Nineteen Days: A Broadcaster's Account of the Hungarian Revolution. London, 1957; Sándor Kopácsi. In the Name of the Working Class. New York, 1987; Endre Márton. The Forbidden Sky. New York, 1971; Tibor Meráy. Thirteen Days That Shook the Kremlin. London, 1959.