Мольтке возражал против подобных планов — не столько по гуманным соображениям, сколько из-за их нереальности. Он не был принципиальным противником обстрела. Однако армия, осаждавшая Париж, снабжалась по одной-единственной железнодорожной ветке, которая к тому же заканчивалась в 70 километрах от города; пропускной способности этой транспортной артерии едва хватало на то, чтобы обеспечить войска всем необходимым. Кроме того, он не верил в эффективность обстрела, считая голод более надежным союзником. «Вопрос, когда должен или может начаться артиллерийский обстрел Парижа, — писал Мольтке в специальном меморандуме, — может быть решен только на основании военных соображений. Политические соображения могут быть учтены лишь в том случае, если они не требуют ничего недопустимого или невозможного с военной точки зрения»[1069].
Наиболее крайней позиции в вопросе обстрела придерживалось командование 3-й армии. Фридрих Вильгельм и Блументаль считали, что обстрел — в принципе бессмысленная затея. «Я не могу согласиться на такую бессмыслицу и лучше подам в отставку, чем буду участвовать в такого рода ребячестве», — заявил начальник штаба 3-й армии канцлеру в конце ноября[1070]. Блументаль настаивал на том, что у немцев попросту нет средств для действительно эффективного обстрела, а предпринимать что-либо вполсилы бессмысленно. Армейское руководство опасалось, что наличие под Парижем большого осадного парка лишит армию свободы маневра. Кронпринц, по всей видимости, боялся еще и негативной реакции европейской общественности.
К концу октября значительное количество орудий было доставлено под Париж и сосредоточено в Виллакубле. Однако их следовало обеспечить боеприпасами — достаточным считался запас по тысяче снарядов на ствол — доставка которых затянулась. Начинать обстрел, не имея возможности продолжать его на протяжении длительного времени, Мольтке считал абсолютно бессмысленным. Споры возникали и по поводу того, с какой стороны начать обстрел города; в конечном счете был выбран южный фронт блокадного кольца, однако строительство батарей в результате серьезно задержалось. Парадокс заключался в том, что подготовка обстрела была поручена той армии, командование которой являлось его приниципиальными противниками.
Проблема конфликта между Бисмарком и Мольтке была связана и с более широкими по своей сути стратегическими вопросами. Мольтке полагал необходимым сконцентрировать основную массу имеющихся сил к северу от Луары и на этой позиции отражать атаки французов, завершая оборонительные операции короткими контрударами. Таким образом следовало действовать до падения Парижа и высвобождения блокадной армии. Для этого Мольтке собирался в большей, чем прежде, степени задействовать ресурсы Германии. 8 декабря он направил Роону пространный меморандум с требованием приступить наконец к формированию новых соединений, используя для этого в первую очередь оставшиеся в Германии батальоны ландвера[1071]. Решение задач вроде охраны пленных при этом можно было поручить территориальному ополчению — ландштурму. Чтобы пополнить огромные потери в офицерском составе, Мольтке поставил вопрос о назначении на офицерские должности унтер-офицеров. «С начала войны у нас сформировано целых два резервных егерских батальона, а французы создали из ничего большую армию, — ядовито писал Бронзарт. — Генерал Роон ленится и говорит, что ничего не может перебросить из Германии. Лучше всего было бы променять его на Гамбетту»[1072]. Одним словом, Генеральный штаб был готов вести войну до тех пор, пока противник не признает свое полное и окончательное поражение.
Иначе смотрел на положение вещей Бисмарк. Он опасался, что затягивание кампании вызовет вмешательство великих держав, а также с ревностью следил за стремительным ростом влияния Генерального штаба. Отсутствие громких успехов затрудняло переговоры с южногерманскими правительствами об объединении страны. «Железный канцлер» считал необходимым закончить войну в кратчайшие сроки. Для этого он предлагал применить широкомасштабный террор против мирного населения, с чем был категорически не согласен Мольтке. В то же время Бисмарк старался ограничить размах военных действий, чтобы война не приобрела действительно тотальный характер. Канцлера поддерживал его старый друг Роон, находившийся под постоянным давлением со стороны Генерального штаба, требовавшего от военного министра все новых и новых войск.