Франко-германская война стала также значимой вехой и в том, что касалось практики увековечивания исторических событий в памятниках. Никогда прежде во французской истории память о павших не увековечивалась столь масштабно. Вплоть до начала Первой мировой по всей Франции было возведено не менее 900 памятников войне 1870–1871 гг., не считая памятных табличек и могильных надгробий на кладбищах[1208].
Память о погибших в недавней войне служила также той сферой, где французское правительство стремилось достичь хотя бы внешнего примирения с Германией. В соответствии со статьей 16 Франкфуртского мирного договора, французское и германское правительство давали обязательство охранять и поддерживать в надлежащем порядке захоронения павших, оказавшихся на территории каждого из государств[1209]. Но поскольку боевые действия в недавнем конфликте разворачивались по большей части за пределами германской Эльзас-Лотарингии, это положение договора коснулось прежде всего именно Франции.
В апреле 1873 г. французское Национальное Собрание приняло закон «О военных захоронениях», в соответствии с которым к 1878 г. на территории Франции было создано 25 крупных оссуариев с останками 37,8 тыс. французских и 21,8 тыс. германских солдат и еще почти 27,6 тыс. тех, чью национальную принадлежность установить уже не представлялось возможным[1210]. В качестве жеста примирения вчерашние противники сплошь и рядом находили свое последнее упокоение бок о бок, в рамках одного и того же погребального комплекса, как это было в случае грандиозной усыпальницы, возведенной в 1876–1877 гг. в Базейле под Седаном[1211].
С не меньшим размахом война была увековечена в послевоенные десятилетия и в Германии. Показательно, что в качестве главного праздника, ежегодно широко и с подлинным воодушевлением отмечавшегося в Германской империи, было избрано именно 2 сентября — годовщина победы при Седане. Именно 2 сентября 1873 года, в третью годовщину битвы, в Берлине состоялась церемония открытия величественной Колонны победы — главного немецкого монумента, увековечившего славу германского оружия сразу в трех «войнах за объединение»: с Данией, Австрией и Францией. В немецком сознании триумф объединения оказался неразрывно связан с военной победой над соседом. В честь героев войны было поставлено огромное количество памятников. Союзы ветеранов стали едва ли не самой многочисленной и могущественной общественной организацией Германской империи, культивируя память о победах и в значительной степени способствуя дальнейшей милитаризации общества.
В сознании же французов проигранная война оставила еще более глубокий след и надолго утвердилась в качестве подлинной национальной катастрофы, поставившей страну на край пропасти. Целое десятилетие ответственность за поражение оставалась одной из центральных тем в острой борьбе за власть между республиканцами и монархистами. События недавней войны также воскрешали в памяти нации предпринятые по горячим следам парламентские расследования и громкий судебный процесс над маршалом Базеном, обвиненным в государственной измене. Основные участники событий не менее рьяно пытались оправдаться перед судом истории и в публикуемых мемуарах.
Примечательно, что во французской внутриполитической дискуссии 1870-х гг. о причинах войны и виновниках поражения немцы играли далеко не ключевую роль. Пруссия все чаще подавалась лишь орудием, призванным указать Франции на необходимость радикального обновления. Как сказал Э. Золя: «Я думаю, что мы нуждались в этом жестоком уроке. Бывают моменты, когда для наций, как и для отдельных лиц, необходимо сильное лекарство. <…> Бедствия разбудили нас»[1212]. Поражение заставило целое поколение французских интеллектуалов искать причины, прежде всего, в изъянах самой Второй империи. Круг главных виновников оказался довольно узок: Наполеон III и его супруга, ближайшее окружение императора и его ключевые министры — Оливье, Грамон и Лебёф.
Во французском политическом дискурсе царило единодушное признание того, что рядовые граждане в сложившихся неблагоприятных обстоятельствах сделали все возможное. Храбрости французского солдата в публичном пространстве неизменно воздавалось должное, даже если правительственные комиссии и вскрывали недостаток дисциплины собранных Гамбеттой вооруженных формирований. Мало кто упрекал французскую провинцию в недостатке патриотического рвения или самопожертвования. Отдельные факты сопротивления германским захватчикам, саботажа и партизанских действий в годы войны заслуживали похвалы. Однако никто из французских политиков не подразумевал, что число таких примеров должно было быть бóльшим[1213].
1208
1211
См. подробнее:
1212