Во многом это было связано с процессами развития исторической науки в целом. За последние сто лет военная история как отрасль исторической науки претерпела серьезные изменения. Войны и военное искусство всегда принадлежали к числу тех аспектов прошлого, которые пользуются неослабевающей популярностью у читающей публики, а также привлекают внимание множества авторов-любителей. Именно поэтому ближе к середине ХХ в. в профессиональной среде сформировалось довольно скептическое отношение к военной истории. Изучение битв и походов сплошь и рядом считалось «попсой», недостойной внимания серьезного исследователя.
Однако совсем вычеркнуть войны из истории человечества было, конечно же, невозможно. На волне интереса к новым сюжетам — экономическому и социальному развитию, повседневности и ментальностям — пришел интерес к тем сторонам вооруженных конфликтов, которые до этого оставались в тени. Экономика войны, военная пропаганда, восприятие войны в обществе воюющих стран, судьбы пленных, историческая память о войне — вот неполный перечень тех сюжетов, к которым стали обращаться исследователи во второй половине ХХ в.
В этом же направлении начала развиваться и «классическая» военная история. Исследователи стремились, с одной стороны, вписать войны в более широкий контекст истории человечества, осознать их роль и место в развитии цивилизации. Здесь нельзя не упомянуть Майкла Робертса, автора концепции «военной революции»[44], Уильяма Мак-Нила, написавшего концептуальный труд о влиянии эволюции военных технологий на исторический процесс[45], и, наконец, Иена Морриса, буквально несколько лет назад опубликовавшего книгу под говорящим названием «Война! Для чего она нужна? Конфликт и прогресс цивилизации — от приматов до роботов»[46]. С другой стороны, история войн, отдельных кампаний и сражений начала обогащаться сюжетами, которые сто лет назад показались бы маргинальными — социологией и психологией войны, особенностями быта солдат. Классическая картина «с позиции генералов» стала все больше уступать место «перспективе рядовых». Многократно упомянутая выше история Франко-германской войны, написанная Майклом Говардом, стала одним из примеров подобного подхода. Другой знаковой работой, во многом ставшей стандартом для нового поколения военных историков, стало «Лицо войны» Джона Кигана[47]. Одновременно пересмотру подвергались старые, устоявшиеся в историографии стереотипы.
Сегодня начался процесс синтеза всех этих направлений. Даже там, где еще четверть века назад военная история считалась уделом фанатов и дилетантов, пишущих для таких же фанатов и дилетантов (к примеру, в Германии), она вновь приобретает научную респектабельность. Однако писать историю войн так, как это делали сто лет назад, сегодня уже невозможно. Настала эпоха «новой военной истории»[48], учитывающей и изучающей все стороны вооруженных конфликтов — от характеристик оружия и питания солдат до международной политики и финансирования войн. Исторические работы становятся все более многогранными — столь же многогранными, как и сама историческая реальность, где процессы в разных областях переплетаются друг с другом в единое, неразрывное полотно.
Все это говорит в конечном счете о необходимости историографического синтеза, написания истории Франко-германской войны, которая осветила бы этот конфликт во всей его сложности и многогранности. Именно такую цель поставили перед собой авторы данной книги. При работе над ней были учтены результаты новейших исследований в самых разных областях — от дипломатии до реакции общества на войну. Для достижения большей объективности свои усилия объединили два автора, один из которых является специалистом по Германии, а второй — по Франции. Итогом стала первая в нашей стране многогранная история Франко-германской войны — события, которое во многом определило судьбы мира в наполненном потрясениями ХХ в.
Глава 1
«Окно возможностей»
В июле 1815 г. самые могущественные люди Европы начали покидать столицу Австрии, в которой провели почти год. Наполеон был вторично повержен, споры урегулированы, соглашения подписаны. Венский конгресс, призванный решить судьбу Европы и всего мира, завершился. Каждый из его участников, вернувшись домой, мог бы сказать соотечественникам пресловутую фразу Невилла Чемберлена: «Я привез с собой мир для целого поколения», — причем с гораздо большим на то основанием, чем печально знаменитый британский премьер.
44
45
46
48