Вскочили, словно и не было за спиной тяжкого перехода. У всех глаза — что чайные блюдца.
— П-постойте… — вдруг пролепетал мальчишка, Костя. — Это что ж? Боги есть, что ли? И, значит… Может… так наверное, нам всем по монастырям идти надо?
Не знаю, может, и надо. Сие от меня сокрыто. Я не знаю, что происходит за той чертой, что зовется Смерть. Хочется верить, что Он не лгал в священных книгах своих…
— Идешь, брат? — спросил я Соню. Она кивнула; глаза у нее в тот миг сделались совершенно безумными.
И мы пошли. Сквозь темень августовской ночи — правда, свет у нас все-таки был.
— Отец-Лес, — сказал я, стоя на краю поля. — Помоги, Отец-Лес. Освети дорогу.
— А-ах… ага-ах… — ответили вздохом глубины.
Тропа осветилась — над ней парили сотни и тысячи светляков, в один миг созданные Отцом из ничего, а точнее — из бесчисленных гнилушек.
И, казалось, сам главный лесовик вышел нам навстречу — провести Лесным Коридором, коротким путем — от дома до самого укрывища. И никто не произнес ни слова, как и положено, когда двое братьев во Черном Перуне идут к Русскому Мечу.
Меч лежал в своей ухоронке, тихий, безгласный, ничем не отличавшийся от обычной железяки.
На первый взгляд, само собой.
— Это… это он? — голос у Сони срывался.
— Возьмись за рукоять, — вместо ответа сказал я. — И я возьмусь тоже…
Край мохового болота, вековые ели замерли, словно стража, на самом рубеже, сдерживая напирающую армию топей. Отец-Лес помогал, свет держался над Мечом; ребята замерли в благоговейном ужасе. Соня опустилась на колени. Медленно положила обе руки на эфес, запрокинула голову и закрыла глаза.
Что видела она сейчас? Быть может, сам грозный Перун из заокраинного далека смотрел сейчас ее очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?
Никто не дерзнет нарушить беседу брату во Черном Перуне с нашим небесным отцом и покровителем.
Соня не стала пытаться поднять меч. Просто постояла на коленях, касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась.
На ее место опустился я.
…Волна еле сдерживаемого гнева. Меч рвался в бой, он мечтал о сражении, о честной схватке грудь на грудь, казалось, он сам сейчас вырвется из своей ухоронки… но это оставалось лишь внешним. Он все видел и все знал. И предпочитал оставаться здесь, а не там, где отчаянные девчонки и мальчики подполья гибли в бесплодных атаках.
Почему? Отчего? Зачем?..
— Не я решаю, обретет ли Меч свободу, покинет ли он ножны, — тихо сказал я. — У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвется в бой — значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели Атлантиды и до возникновение самой человеческой расы решили иначе. До сего дня они не ошибались… точнее, не отклонялись от раз для себя установленного. Русский Меч не был ни за красных, ни за белых. Ни за Петра, ни за Карла Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона. Ни за декабристов, ни за императора Николая. И сейчас… он тоже остается в стороне.
— Но почему, почему?! — взмолилось три голоса разом. Соня молчала.
— Есть такая старая легенда, — медленно сказал я. — Она пришла к нам с запада, но строчки ее куда древнее, чем думают филологи. Помните стишок
— «Не было гвоздя — подкова пропала…»? Помните? Ну так вот, у этой легенды было продолжение. Жители покоренной страны вопросили жрецов… друидов, или иных Посвященных… как им обрести свободу, и получили ответ
— пусть те, кто и в самом деле готовы отдать свои жизни за это, отдадут часть своей крови, сколько смогут; пусть эта кровь будет собрана, и растворенное в ней красное железо будет выпарено. И пусть из этого железа кузнецу выкуют гвоздь… один-единственный гвоздь, тот самый, которого не хватило, когда наступали враги. И когда у вас будет этот гвоздь — тогда, не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам, похоже, еще не пришло время сковать такой.
Едва уловимое басовитое гудение — словно Меч кивнул мне, соглашаясь.
— Разве ты раб Меча, Всеслав-ведун? — вдруг в упор спросила Соня. — Легенда… или быль… хороша, слов нет, но разве ты раб Меча? Разве ты не можешь взять его САМ? Разве лишится он от этого своей Силы?
Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Черного Перуна, не зря…
— Нет, я не раб Меча, — ответил я. — Его можно взять, как обычное оружие… и он не откажет в помощи.
— Так почему же?!… — завопила Машка.
— Потому что нас слишком мало, чтобы выпарить железо из крови. Ее не хватит на гвоздь.
— Чушь! — сорвался Михаил. — Если все так… надо взять… на станцию…
— Пока не накопится достаточно железа… — тихо повторил я, уже не надеясь, что они поймут.
— Я возьму, — воинственно сообщила Машка. Двинулась к Мечу и без всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.
Меч даже не дрогнул.
— Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч из камня? — спросил я. — У волшебных клинков это, похоже, распространенный обычай.
Наверное, Маша тут же бы и всадила в меня целую очередь, не повисни Соня и Костик у нее на плечах.
— Он… он… — рычала Машка, — трус! Трус проклятый, из-за тебя, из-за тебя… — она захлебнулась слезами.
— Всеслав-ведун, — подняла глаза Соня. — Это правда, что ты можешь поднять Меч даже без его воли?
— Правда.
— Так почему же?!.. — ярость в ее голосе, казалось, сейчас зажжет окружающий лес. Я почувствовал, как Отец беспокойно поежился.
— Мы не выковали недостающего гвоздя.
— Я уже слышала это!
— Значит, Черный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.
— Ты хочешь сказать…
— Что тем, кого ты хочешь освобождать, это вовсе не нужно, Соня Корабельникова, брат мой во Черном Перуне.