– Это не были его последние слова, – сказал Редж.
– Он всегда так говорил, и раньше, и теперь. Если это не были его последние слова, то только потому, что у него сил не хватило их произнести. Бедный мой муж. – В ее глазах, однако, не было ни слезинки. Она залпом, как после поминального тоста, выпила остаток чая.
– А почему мы здесь сидим? – осмелилась спросить Ципа.
Людмила ответила резко:
– Ты, еврейка, и не знаешь почему? Всем не терпится узнать, что мой бедный муж оставил вам в наследство. Разве вас что-нибудь, помимо денег, интересует?
Все, кроме Реджа, шумно запротестовали.
– Брату моему действительно не терпится узнать, сколько он получит, – сказал Редж. – Ему нужны деньги на собственную рыбную лавку. Остальным это наследство до лампочки.
– Вот гад, – покраснев, выкрикнул Дэн.
– Ладно, будем считать, что оплакивание окончено, – продолжал Редж, – пришла пора сказать несколько добрых слов о покойном. Боюсь, на похоронах об этом никто не догадается. Наш отец часто говорил, что в жизни ему всегда везло. Он выходил невредимым из самых смертельных ситуаций. Я думаю, он передал нам эту счастливую способность к выживанию нам. Хотя он и считал, что передать такое детям невозможно, даже боялся, что им придется расплачиваться за его невероятное везение. Теперь на мучивший его вопрос придется ответить нам. – для чего мы вышли живыми из этой войны. Он умер не старым, но разве в возрасте дело? Он был добрый человек, зла никому не желал. О нем долго будут вспоминать с уважением. Кажется, больше сказать нечего. Аминь.
– Так вот, о деньгах, – сказала Людмила. – Хотите знать, так слушайте. Он все отписал своей дорогой жене. Так он назвал меня в завещании. Адвокат Оуэн сказал, что я должна буду уплатить налог с наследства. За свое, кровное, еще и плати – законы у нас такие. Все, за вычетом этой суммы, принадлежит мне. Отец говорил, что вы da i ddim.
– Что это значит? – спросил Ирвин Рот.
– Ни на что не годные, – перевела Беатрикс.
– Еще он сказал, что за Дэном нужно присматривать. И я позабочусь о том, чтобы Дэн получил свою рыбную лавку. Беатрикс замужем за богатым евреем, она пи в чем не нуждается. Реджинальду, хоть и женат на еврейке, придется работать. Он получил хорошее образование, знает испанский, по преподавать не хочет. Тогда пусть продолжит отцовское дело, тем более что он сам того желает. Да, надо будет эту бумагу на твое имя переписать.
– Ты имеешь в виду лицензию? – спросил Редж. – Но ведь по закону лицензия переходит к вдове.
– Нет, на меня не рассчитывайте, – ответила мата, – я здесь не останусь. Я уезжаю в Петербург. Тетка моя умерла, но дядя Борис жив. Он старый человек, ему требуется уход. Здесь я свой долг выполнила, больше я здесь не нужна. Мое место в Петербурге.
Все обомлели. Первой пришла в себя Беатрикс:
– Мама, Петербурга больше нет. Теперь он называется Ленинград. Там революция была, ты же своими глазами видела, по крайней мере самое начало. Россия теперь – коммунистическая страна, она отрезана от свободного мира. Ты возненавидишь ее. Там же есть нечего, там тайная полиция, зверства, лагеря смерти.
– Все равно поеду. Россия есть Россия. Иногда буду приезжать, навещать вас.
– Пойми, – с мольбой в голосе произнесла Беатрикс, – как только ты там окажешься, тебя не выпустят обратно. Они не хотят, чтобы свободный мир знал, какой ужас там у них творится. Они поэтому и пленных всех расстреляли после Ялты. Обратного пути оттуда нет.
– У меня есть паспорт. Я британская подданная.
– Не лезь ты туда, говорят тебе! – скрипя зубами, сказал Редж. – Я теперь глава семьи, и я тебе запрещаю. Я не могу допустить, чтобы моя мать добровольно отправилась в ад.
– Россия есть Россия, – повторила Людмила, – я хоть и британская подданная, но только благодаря вашему отцу. Теперь, когда он умер, мое место в России. Но британский паспорт я сохраню.
– Не получится, – расстроенно качая головой, сказала Беатрикс. – У тебя его отберут. Скажут, что ты теперь советская гражданка и не имеешь права на заграничный паспорт. Я же работаю в русском отделе, я знаю, о чем говорю.
– После того как мы похороним вашего бедного отца, я поеду в Кардифф к русскому консулу. – Она вскинула на Реджа свои балтийские глаза. – Матери ты приказывать не смеешь. Я свободная женщина.
– Сталин тебе покажет, какая ты, к черту, свободная.
– Реджинальд, я уже сказала, что не потерплю сквернословия в своем доме.
– А что вы собираетесь делать с драгоценным металлом? – вклинился Ирвин Рот. – Если вы возьмете самородок с собой, у вас его конфискуют на границе. Теперь только правительство имеет право распоряжаться золотом. Это лорд Байрон мог по всей Европе таскать за собой сундуки с золотом. Впрочем, не только лорд Байрон.