– Никогда не думала, что петрушка растет на огороде. Это же балет Стравинского, я там исполняла партию ударных, а теперь вдруг узнаю, что это съедобная травка.
– Он хочет, – обратилась Людмила к доктору, – полежать в саду. Не желает оставаться в постели. Вспоминает, как отец его умер в постели и всю ее испачкал напоследок. Хочет лежать на земле, на старой армейской плащ-палатке и накрыться шинелью. Желаю, говорит, умереть под открытым небом.
– Давайте пока не будем говорить о смерти, – ответил доктор. – Вы обедайте, а я схожу наверх, сделаю ему укольчик. Как у него с желудком, молоко переваривает?
– Его желудок уже ничего не переваривает. Дэвид то и дело сбрасывает с себя одеяло, пытается встать и спуститься в сад.
– Разрешите, – попросил Редж, – видно, воздуха ему не хватает.
– Необходима инъекция респираторного депрессанта, – пробормотал себе под нос доктор Льюис, используя медицинскую терминологию, которая помогала ему отвлечься от неприглядной картины предсмертных судорог человеческого организма.
Он вколол лежащему под лоскутным одеялом изможденному и поседевшему Дэвиду Джонсу изрядную дозу морфина и сказал, что вернется поздно вечером, чтобы повторить инъекцию. Дэвид в ответ слабо кивнул.
– Вам сейчас станет легче, – сказал доктор Льюис, отдавая себе отчет в том, что для этого пациента полученная доза может оказаться смертельной.
– На воздух, – прохрипел Дэвид.
Доктор тоже слабо кивнул. Почему бы и нет, погода теплая.
Дэвид Джонс лежал у каменной ограды сада на расстеленной плащ-палатке, укрытый двумя одеялами и покрывалом. От дворового деревенского сортира его отгораживала старая газонокосилка и баррикада пустых ящиков из-под лимонада. Собирался дождь, редкий день обходится без него в Южном Уэльсе, и сыновья принесли из подвала два больших зонта, подарок от фирмы, которая содействовала торговле прохладительным напитком «Лиморанж» – название напоминает город во Франции.
Дэвид попросил оставить его одного и погрузился в воспоминания. «Итак, я пережил «Титаник» и мировую войну – спрашивается, зачем? Чтобы сочетаться странным браком с русской красавицей из Бруклина и произвести на свет троих детей, которых никогда не мог понять? Или чтоб открыть в Манчестере ресторан, который не приносил дохода? Я кормил людей на совесть, да каких людей! Помнится, в «Пикчер пост» поместили хвалебную статью с фотографией: хозяин ресторана поднимает бокал в честь блистательной Толлулы Бэнкхэд. Умерла от удушья, бедняжка. А рядом с ней за столом Ноэль Кауард гасит окурок в тарелке с нетронутым десертом. Чарльз Кокран, которого все звали Коки, обнимает Эвелин Лэй. Там же и Джесси Мэттьюз – она-то десерт съедала всегда. Марк Гамбург, толстяк пианист, любивший нашу кухню, научил меня готовить омаров под соусом «кардинал». Скрипач Сигети – так, кажется, его звали – обожал окорок с хрустящей корочкой. Маринованный окорок среднего размера потушить в курином бульоне и марсале и обжарить, потом порезать ломтиками и каждый ломтик натереть измельченными в ступке грецкими и миндальными орехами, затем запечь в кляре. Французские названия блюд давались с трудом, и гости частенько надо мной подтрунивали. Лучшими в меню всегда оставались русские блюда. Как же назывался тот десерт – ванильное мороженое с вишнями, мандариновыми дольками, клубникой и взбитыми белками? Любимое блюдо то ли царя, то ли царицы, то ли Распутина, то ли кого-то еще.
Дом в Бруклине давно продан, и деньги за него по праву принадлежат ей. Золотые соверены, припрятанные на будущее, нынешнее воровское правительство заставило обменять на бумажки. Австралийский самородок цел – интересно, какая ему теперь цена? Говорят, что хранить его противозаконно, но почему? Это имущество семьи. Хорошо бы его сейчас потрогать, подержать в руках, положить под подушку. Это вещь, цена которой с годами только растет, хотя кто знает, долго ли ей расти, коли продать его нельзя? Вечная ценность, символ, неподвластный переменам, вроде Бога, которого не видать. Надо сказать, чтобы принесли сюда. Погляжу на него, поцелую в последний раз, как верную, но холодную жену, и положу рядом с собой под одеяло».
Недуг снова напомнил о себе, сознание, притуплённое инъекцией наркотика, прояснялось. Он раскашлялся, и птицы, прислушиваясь к странным звукам, настороженно завертели клювами и на всякий случай нахохлились.
Неподалеку от деревушки Гилверн в полусгнившей фермерской халупе, которую они снимали за смехотворную плату, сидели Алед Рис, Бен Гриффитс и бывший рядовой Том Проберт. Здесь находился временный штаб организации «Сыны Артура». Цель движения сомнений не вызывала, а вот стратегия оставалась неясной, поэтому все собрались за колченогим кухонным столом послушать, что скажет Теренс Макмагон. Ирландец с шотландской фамилией был женат на валлийке, с которой познакомился в Ливерпуле, где работал в мастерской по ремонту велосипедов. За ним числилось преступление, совершенное в Карлоу. Сам он не любил об этом распространяться, потому что долгое время находился в бегах, скрываясь от правосудия, да и случилось это давно, еще в начале тридцатых. В те годы он участвовал в движении за объединение Ирландии. Теперь Макмагон мирно проживал в Лланелли и владел велосипедной мастерской. Было ему не меньше пятидесяти, но его ничуть не поредевшие огненные патлы, торчавшие во все стороны, и бледное лицо красноречиво свидетельствовали о крутом нраве. Когда-то он говорил по-ирландски, но сейчас мог только читать, и его злило, что, несмотря на общие с ирландским корни, валлийский отпочковался в самостоятельный язык. Валлийского, или кимрского, как называли этот язык местные, он почти не понимал.
– История учит нас, – говорил Макмагон, – что независимость не выпрашивают, стоя на коленях. Мы знаем, что те, кто громче всех кричат о правах человека, не любят предоставлять эти самые права другим. Договариваться с правительством о мирном переходе к самоуправлению бесполезно, поэтому и приходится начинать с насильственных методов и продолжать в том же духе. Свободу вырывают силой, а не мольбами, так что вы целиком и полностью заблуждаетесь, если мечтаете о мирной стратегии. К тому же на вашем счету уже не одно вооруженное нападение, и вы, вероятно, приверженцы стратегии насилия.
Том Проберт, закуривший трубку, больше походил на философа-созерцателя, чем на революционера.
– Насилие? – удивился он. – Имеете в виду преступление против собственности, ведь именно так вы называете ограбление банка? Движению требуются средства, и такой способ финансирования никому особого вреда не наносит: деньги, изъятые нами из банка, возмещаются страховыми компаниями. Подумаешь, напугали людей немножко. Никто ведь не пострадал.
– А как насчет старушки, которая умерла на месте от разрыва сердца во время налета на банк в Коулфорде? – возразил Макмагон. – Вы, Рис, сами мне рассказывали об этом. Если вы взялись за оружие, это насилие. Одна жертва на вашей совести уже есть.
Алед Рис, лицо которого еще сохраняло средиземноморский загар, а лысина, прикрытая во время службы армейским беретом, оставалась бледной, ответил:
– Нам необходимо рассказать людям о цели нашей борьбы. Для этого нужны деньги на публикацию брошюры, которую составил Том, и на рекламу в газетах. Ирландские республиканцы в свое время действовали так же. Мы преследуем благородную цель, поэтому против сомнительных тактических средств, и как только о нашем движении станет известно, мы откажемся от этих средств. Не забудьте, что наша организация называется «Сыны Артура» – не припомню, чтобы у ирландцев когда-нибудь была партия со столь же благородным названием. Мы возобновляем битву, которую королю Артуру не довелось довести до победного конца. Смешно надеяться, что нам удастся выбить саксов из Англии, это – задача для будущих поколений, но попробовать согнать их с земли кимров стоит, черт возьми.
– Тебе, знаешь ли, мозги надо в порядок привести, – сказал на это Макмагон, – вместо того чтоб болтать о благородстве. Пустословие все это. Я бы на твоем месте сидел и не рыпался, тихо бы мирной жизни радовался. Все твои прожекты так прожектами и останутся. Ну кому, в самом деле, придет в голову выгонять англичан из Уэльса? Англичане и валлийцы давно уже перемешались между собой. Говорят, что еще Тюдоры, валлийцы по происхождению, заняв английский престол, стали добровольно называть себя саксами. Прислушайтесь к доброму совету человека, которому известно все, что можно знать о борьбе с этими хамелеонами англосаксами, и бросьте все это.