После ухода Ивана Степановича стали расходиться и ребята. День был необыкновенным, и только теперь они вспомнили, что дома их ждал обед.
Возвращались возбужденными, радостными.
Груша на тополе!
Про осот, оперу «Черевички» и сахалинскую гречиху
Наляцелі чорны галкі
Ды усё поле скрылі,
Маладыя малойчыкі
Жалю нарабілі.
Отец Адама, Антон Иванович Скрипка, работал кузнецом в колхозе. Бывало, что и в поле выходил, но только в крайнем случае, так как работы кузнечной было много. Мать, Текля Васильевна, работала дояркой.
Готовя обед, она спросила у сына:
— Что-то вас долго сегодня держали. Хотели уже обедать без тебя… Хорошо, что отец из кузни тоже недавно пришел. Иди скорей мой руки, сынок.
— А чего отец задержался?
— Молотобоец не вышел. Пришлось одному все… Ты, сынок, очень занят? Не поможешь мне немного после обеда?
— Конечно, тата! У нас теперь повторение. А старое я знаю неплохо.
— На это я и надеюсь, сынок. Ты у меня способный малый. Только бы не сглазить…
Отец сел за стол и стал нарезать хлеб. На столе лежали ложки. Все было приготовлено к обеду. Мать начала наливать борщ в миски. Аппетитный запах ударил в ноздри. Адам попробовал и тут же спросил у матери:
— Мамочка! Никак не пойму, из чего это у тебя такой вкусный борщ приготовлен?
— Из осота, сынок. Ешь на здоровье. Неужели забыл? Я каждую весну раза два-три готовлю из осота, потом — из сныти, из крапивы… За зиму надоест свекла да капуста. А еще старые люди нас учили: «Ешьте, потребляйте все хорошее понемногу. Никто не знает, в чем заключено самое полезное для человека». Каждая травка имеет что-то свое ценное, иначе все растения были бы похожи одно на другое…
— Может, мамуся, ты и права. Тем более, что борщ из осота очень вкусный.
Отец засмеялся:
— Это пока он молодой. Калина тоже похвалялась, что она очень вкусна с медом… Ты не забыл, надеюсь, что ответил калине мед?
— Нет, не забыл. Мед сказал, что «я и без тебя хорош».
— По правде говоря, того-сего положила для вкуса. Говорят же, что и «ботвинка любит солонинку». Да и осот не отбросит ее за плот[1].
— Ты, мама, скоро будешь стихи писать. Так у тебя складно получается, любо послушать.
— А что, сынок, если бы в свое время я могла учиться, так, наверно бы, и стихи сочиняла… Бывало, начну петь, так только мне первые слова из старой песни нужны. А дальше такое свое добавлю, что люди дивились. «Откуда, говорят, у тебя, Текля, что берется?» Теперь слушаю, как иногда некоторые по радио поют, ей-право, лучше бы спела и складней…
— Это ты от зависти так говоришь, Текля, — пошутил отец. — По правде говоря, есть у нас неплохие певцы и певицы. Ну хотя бы Марьяна. А дочка ее, Ганна? Признаться, выйду порой из кузни, когда они в огороде хлопочут, и прошу: «Спойте вы, соседки, немного. Что вам, жалко голосу для добрых людей?» А Марьяна смеется: «Хорошо, Антон, что хоть ты сам себя похвалил. За это мы и споем тебе, доброму человеку…» Обошел я и объехал вокруг света, а таких певуний не слышал…
— Правду, Антон, говоришь! Мне даже завидно бывает. Хорошо Марьяна поет, но не так. А вот ее дочь, Ганночка, — просто диво-дивное… Один раз услышит — с голоса в деревне, то ли по радио, или с пластинки, — и все. Словно весь год ее поет. Да как!..
Антон Иванович, помолчав, сказал:
— Ко всему способность от природы. От родителей. Кто его знает отчего…
Мать вела разговор дальше:
— Марьяна мне рассказывала, что недавно она была в городе и зашла в магазин купить пластинки для патефона. Ганна слышала, как по радио исполняли оперу «Черевички». Вот и попросила свою мать: «Купи мне оперу „Черевички“». Марьяна в магазине и спрашивает: «У вас „Черевички“ есть?» А продавщица ей в ответ: «Какие „Черевички“? Это ж опера, это целых четыре пластинки». Марьяна, она тоже языкастая: «А вам что? Хоть двадцать четыре. Я плачу деньги». Продавщица опять свое: «Зачем тебе опера? Ты же деревенская. Возьми лучше частушки». А Марьяна, разозлившись: «Возьми ты их, говорит, себе домой, а мне дай то, что я прошу».