После сада Корпонаи показывает нам детскую, где с нами вежливо здоровается маленькая Эдитка, восседающая посредине царства из нескольких десятков кукол, умеющих говорить, плакать, закрывать глаза, танцевать, и из шестидесяти томов «Детской библиотеки», здесь же стоит индейский вигвам, установка для запуска космического корабля, шкаф с набором «конструкторов», надувной слон и медведь в рост человека, кукольный домик, автогараж, кинопроектор, магнитофон, а она забавляется… куском какой-то бечевки.
«Это милые папа и мама твоей учительницы тети Юдит, — представляет нас хозяин и говорит нам: — Познакомьтесь с нашей великовозрастной дщерью!» Но привел он нас сюда, конечно же, не ради девочки. Отпихнув ногой игрушечных зверюшек, он торжественно возглашает: «Вот в этом месте, под ковром, который во всю комнату, в пол вмонтирован бетонный сейф — несгораемый, водонепроницаемый и невскрываемый. Здесь хранится золото». В этом Корпонаи тоже знает толк: за сколько лет службы за рубежом разрешается привезти без пошлины автомобиль, за сколько — настоящие персидские ковры, мебель, а главное — золото. «Потому что самое важное, самое умное — это не потерять голову, не размотать деньги на пустяки, а приобрести золото. И не какое-то там пятисотой и семисотой пробы, а червонное, в цене, на нем не прогадаешь, его не девальвируют, и никаких долларов, они нам не нужны; ну, швейцарский франк — этот еще куда ни шло, но я вам говорю, друг мой: лучше всего золотишечко… Ладно, прозвучал гонг, значит, стол накрыт, прошу».
Серебро, скатерть дамасского полотна, старинный импортный фарфор. Вина, еще более старинные и выдержанные. «Если хочешь, Геза, прошвырнуться за рубеж, я на ближайшей дирекции могу завести об этом разговор. Неплохо бы и вам годика на три-четыре куда-нибудь. Прошу: черепаховый суп. Наше любимое блюдо. Почти тот же вкус, что у крепкого бульона, только острее…»
Вернулись мы от Корпонаи домой, и квартира наша будто уж и не наша. Распахнул я все окна, чтобы не задохнуться. Милый домашний очаг, тридцать лет верно служивший нам, тахта из двух сдвинутых половинок, бра, которое никак не соберусь починить, вытертый персидский ковер — все вдруг сделалось невыносимым. Выщербленный там и тут кафель в ванной, расшатавшийся еще с прошлого года кронштейн оконных жалюзи… С прошлого? Наверное, уже лет пять! И с тех пор мы на одном окне вообще не поднимаем жалюзи. Зимой нет смысла: все равно темно, а летом и без того слишком ярко светит солнце, даже и через одно окно. Опротивела вдруг улица со следами второй мировой войны на стенах домов, старомодные краны, облупившийся ветхий газовый бойлер, омерзительно удушливый запах нафталина и вечно пахнущая газом передняя. Сколько раз мы вызывали газовщиков, даже давали им на чай, но специалисты — с зажженной спичкой со всех сторон опробовав газовый счетчик — заявляли: все нормально, все о’кей!
Между прочим, Эдитка Корпонаи благополучно сдала экзамены, и больше не было ни английского чая, ни приглашений, ничего.
В международном отделе мне вручили пачку анкет, а я не знал, что с ними делать. Референт удивленно уставился на меня. Как, неужели вы никогда не заполняли анкет на выезд за рубеж? В Чехословакию-то, уж наверно, выскакивали разок-другой за чем-нибудь? За кроссовками, за запасными частями для автомобиля…
— Нет у меня автомобиля.
Референту лет тридцать пять. Когда мне было столько же, о какой загранице мы могли тогда думать?! Для меня тогда заграницей был роман Жюля Верна «Вверх по Ориноко». Впрочем, нет, его я прочитал в одиннадцать, у меня была тогда ангина, и я лежал с температурой и читал. Горячая, взмокшая подушка была моими джунглями с ленивыми водами реки, с туземцами, плывущими на лодках-долбленках, с пестрыми птицами, кричащими на деревьях. Это было мое единственное до тех пор путешествие. Потом началась война, украинская степь, Днестр — порой казалось, что я иду по венгерской пусте, запорошенной снегом, где-нибудь на Алфёлде. Иду и сам удивляюсь: зачем я здесь? Что я тут потерял? Вернусь ли когда-нибудь домой? Только бы вернуться, странствовать меня больше не заманишь. А впрочем, если бы и потянуло странствовать? Много наше поколение путешествовало? Ударные стройки, выезды в село, на коллективизацию, потом пошли дети. Вот, говорили мы, когда они подрастут, тогда уж… вот накопим денег, купим в «Ибусе» туристские путевки… Накопили, ну что ж, пусть ездят они, молодые, а мы уж, когда выйдем на пенсию… столько путевок бывает, профсоюзных, льготных; сначала нужно свою родную Венгрию объездить… кто свою страну не знает, чего ему за границу ехать? Илонка, знаешь, куда бы нам следовало махнуть? В Шарошпатакский замок! Или в Шиклош! Откуда Доротея Канижаи отправилась хоронить павших в битве под Мохачем венгров. Или знаешь, где я еще никогда не был? В Сегеде! Подумай только, никогда не был в Сегеде! И вдруг на меня свалилось само — иметь все-все: и серебряные турецкие чашечки для кофе, как у Корпонаи в его фешенебельной квартире, и «форд-капри», такой, как тот, что беспошлинно ввез из-за границы инженер Телекеш, доступными сделались сразу и сияющее синевой небо, и дурманящие ароматы тропических цветов, и вкус манго. Господи, каков, интересно, вкус у этого манго?! Удивительное шелковое небо, сафари, полные приключений путешествия на автомобиле, двадцатиэтажные первоклассные отели с террасами и бассейнами, где из прозрачного стекла и стены, и дно — сидишь себе в баре, пьешь виски со льдом, а над твоей головой проплывают красавицы феи. Счет в банке, иностранная валюта, любые напитки (за гроши!) на рождество. Путешествия вокруг света. И о чем же я думал до сих пор? Смотрел, как всем этим пользовались тридцатилетние хищники? Когда-то и мне нужно… и мне тоже нужно…