Она посмотрела ему в глаза.
— Простите, — нежно сказал он.
И вдруг он почувствовал, как она обрадовалась. Это ощущение его не обманывало. Ага! Женщина остается женщиной. Двойной успех — избавление от опасности и шаг вперед!
Сапогов стал овладевать собой, к нему вернулась осанка и серьезность.
Нина сказала, что дальше он может не идти с ней, ей надо к портнихе.
Они простились.
Нина пришла домой озабоченной. Она заметила, как самодовольство вернулось к Сапогову. Обман был незримый, но все-таки это опять обман. Она ничего не имела бы против дружбы с ним. Но эти пошлые хитрости, уловки… Евгения Васильевна очаровательна, проста, добра. И глупо было бы рвать знакомство с ней. Если бы я к ним пришла сегодня? Нина представила, как Сапогова, с черными, сияющими от радости глазами, встретила бы ее.
Но если Сапогов не прекратит своих преследований, то она отомстит… Отомстит совсем не так, как представляет это Георгий.
А пока она ничего не хочет, кроме счастья с Георгием, только счастья, которое, как она знает, редко бывает. По-своему несчастны почти все ее подруги, с которыми она училась. Но у ее отца такой же спокойный характер, как и у нее, — и он прожил счастливо, и вместе с мамой они и сейчас живут хорошо. Она часто пишет им. С отцом у нее такая душевная близость, которая не может быть понятна никому из окружающих. Сейчас, когда нет Георгия, она часто думает об отце, вспоминает свое детство, юность, его влияние. И его несчастья, неудачи. Сейчас он на пенсии, и все спокойно. И неприятности не переменили его.
А Сапогов пришел домой. Оказалось, что жена только что звонила Раменовой. Сказала, что скучает. И все напрасно.
— Ну знаешь, это не зря! — вспыхнула Евгения Васильевна. — Вот уже несколько месяцев Раменовы явно не хотят к нам идти. И Нина разговаривала со мной как-то странно. Неужели и тут ты что-то натворил? Так всегда, когда я начинаю тебе верить… Тебе стоит дать по физиономии…
— Опять твоя глупая, невыносимая ревность, — ответил муж.
Утром Нина шла в редакцию без обычной радости. Что будет, если теперь начнутся звонки, ухаживания?
Она очень любит свою работу, свой столик. «Ухаживания», которых она опасается, заранее отравляют ей все. Он начнет приходить, сидеть у ее столика, говорить комплименты.
Она не любила никакого и ничьего влияния на свою жизнь. До сих пор редакция была для нее чудесным уголком свободного труда. Она решила сделать все возможное, чтобы отстоять свою свободу.
А в этот день в редакции опять говорили, что трест лучше работает.
— В самом деле, они набирают темпы, — сказал редактор, который никого и никогда зря не хвалил.
— Может быть, не весь трест, но управляющий, — не без язвительности, может быть нарочно для Нины, сказал кто-то из сотрудников.
«Ну разве это не отрава? Даже если он не приходит и не сидит у столика! Достаточно было одного посещения! Все знают, что Георгия нет!»
Из Москвы пришла телеграмма. Нина ходила на почту, она просила мужа телеграфировать ей до востребования. Это не телеграмма, а драгоценность. Как отрубило все неприятные ощущения!
ГЛАВА XVII
Восемь дней прошло после выезда Георгия из Москвы. Нина никому не сказала ни слова о его телеграмме.
На день его приезда она отпросилась с работы. С утра ждала и прибрала квартиру, выкупалась, сходила в парикмахерскую и уехала на автобусе на вокзал.
В редакции все удивились, зачем ей понадобился выходной. Такого никогда не бывало. Молодежь попыталась пуститься в догадки, но ничего не могли придумать. Остроты повисли в воздухе.
Нина с цветами в руках ждала на перроне. В глубине тайги слышался паровозный гудок. Георгий ехал.
Вокзал был новый, бревенчатый, почти в десяти километрах от города среди березового леса. Кое-где на отрогах сопок гнездились липовые рощи. Железная дорога только проведена, ее строители каким-то чудом сохранили все это.
Нина, внешне спокойная, ходила и смотрела на лес. В нем было что-то вечное, сильное и глубоко родное ей.
Георгий сошел с поезда почти без вещей, но с каким-то новым альбомом.
— А где же твой багаж?
— Картины? Все осталось в Москве.
— Ты поступаешь?
— Нет… Расскажу.
— Будет выставка?
— Да, кое-что у меня обещали взять… А тут московские зарисовки, — сказал он, показывая на альбом и целуя Нину еще раз. Он такой здоровый, сильный, высокий — кажется, стал выше в Москве.