— Вы действительно любите наш город? — спросила Ольга ревниво.
— Он же художник! — сказал Тишков. Он снова сорвал фигуру с шахматной доски.
Петров казался рассеянным, Иван Иванович, не упустив случая, разгромил в шахматы первого секретаря горкома.
Потом, заискивающе улыбнувшись, сказал:
— Владимир Ильич тоже, случалось, в шахматы проигрывал!
Петров позвал Сапогова побродить в чаще трав, там должны быть озерца с рыбой, остров покрывало водой.
Тишков грубо свалил фигуры, сложил и застегнул доску, орлиным взором осмотрелся вокруг.
Георгий и Вохминцев стали прыгать с места в длину. На широком песке удобно.
Вохминцев желт от загара. Ноги упругие, как стальная пружина.
Раменов встал на руки, похлопал ногами в воздухе, перевернулся через спину и опять, ногами вверх, подошел на руках к жене, спросил:
— Почему ты не купаешься?
Нина нагнулась, накрест сложенными руками захватила полы желтенького платья. У нее гибкая нежная шея и чуть желтоватое тело, напоминающее цвет персика.
Георгий прокатился колесом и, рухнув в песок, стал валяться.
— Пошли! — Нина взяла его за руку. Она мягко вошла в воду и, опустившись, уверенно поплыла. Она могла так плыть бесконечно, и Георгий, нырявший вокруг, устал бы неизбежно.
Когда она вместе с Ольгой ушла на катер переодеваться, из чащи трав вышли «бродяги».
— Где ты был, идиот? — сказал Тишков своему управляющему. — Здесь раздевались красивые женщины.
На обратном пути Ольга сидела, обнимая Нину. Мужчины пели.
Ольга была пьяна и от воздуха, и от вина, и от необычайных рассказов Раменова. В них открывался мир, в котором она до сих пор только трудилась, не имея досуга оглядеться. Может быть, когда-нибудь ее дети пойдут в те далекие горы?
Подошел Степан, она взяла его руку и не отпускала до самого города.
С этим ощущением любви, счастья и опьянения она сошла на пристани. Вечереет, лучшее время.
Она, казалось, смотрела на свой новый город поэтическим взором Раменова. Она — инженер. Начала здесь простым землекопом. И училась. Заканчивала заочно. Никогда не думала, что так красивы эти ряды двухэтажных домов из бревен красноватой лиственницы и эти остатки болот со вздымавшимися из них чудовищными корневищами. Чувствовала, но никогда не думала.
Вот и большие каменные дома. А в окнах уж зажигались огни.
С охапкой цветов Ольга вошла в квартиру на четвертом этаже, застекленная дверь открыта на балкон с железными грубыми прутьями, город шумел внизу и жил, тысячи людей возвращались из тайги и с реки, в окнах горели огни в разноцветных абажурах, слышалось радио, музыка.
— Тебя тронули рассказы Георгия? — спросил ее муж.
— Да, а тебя?
Ольга горячо обняла Степана и здесь же на балконе стала целовать его крепкие губы.
ГЛАВА III
Петров прислал в заводоуправление заявку на пропуск. Секретарь парторганизации завода, парторг ЦК — высокий молодой инженер. У него бледное лицо.
Попросил Георгия пройти по заводу, посмотреть цеха, красные уголки и дать совет, как все «оформить».
«Намерение хорошее, — подумал Георгий, входя под торжественно гудящие стеклянные своды. — Ну что я тут смогу сделать? Надо подумать…» Парторг сказал, что можно смотреть все и рисовать все… кроме… «Вы знаете сами…»
Женщины, обе молодые и плечистые, ворочают обломок стального вала. Дальше ворота в соседний цех. Печи. Дальше идет отливка винтов.
«Как и чем я помогу тут?» — нервно думал Георгий.
Грохот металла, тарахтение пневматических молотков. Что-то огромное, некрасиво красное, в грязи и сурике, громоздится под крышу — сразу не поймешь, что борт крейсера. Треск, как будто огромные мотыльки опаляют крылья. Вспыхивает голубое пламя электросварки. Стыдно за себя! Тут действительно современный мир. Пока это так, а через двадцать лет будут строиться танкеры, пассажирские суда. Но как подступиться с кистью к этому величественному современному миру?
По качающимся трапам рабочие сходят куда-то вниз, там, как огромные серые сигары, среди дыма и пыли улеглись в гнездах пола узкие корабли. Собираются и свариваются их корпуса.
— Здравствуйте, Георгий Николаевич! — среди грохота, как из преисподней, появляется молодой человек в очках, с темной шевелюрой. Ему лет двадцать восемь, но выражение лица какое-то детское, губы пухлые.
— А-а! — обрадованно вскрикнул художник, но тут раздался резкий и настойчивый звон, пошел кран, под ним на цепях неслись листы металла. Звон упрямый, словно кто-то там наверху старался обратить на себя внимание. Георгий оказался отделенным от Шестакова. Способный журналист, много ездит по тайге. У Шестакова красивая жена, родом с юга. Что-то он пишет большое — может быть, роман, но никому не говорит. Печатаются его очерки и фельетоны. Живой собеседник. Везде бывал, все знает, все читал. Над всем посмеивается. Иногда молчит серьезно, как сыч.