Георгий пошел в парикмахерскую и встретил там Нату. Она взвизгнула громко и поцеловала его при всех.
— Ты ревнуешь меня к Нате? — спросил Георгий, возвратившись выстриженный и надушенный.
Внутренний мир Нины был так полон в это утро, что ей, казалось, ни до чего нет дела. Но неужели может быть война?
Георгий сказал, что Ната хочет прийти к нему.
— Прекрасная модель. И забавная, приятная… Я даже соскучился по ней…
— Вы теперь знаменитость? — спрашивала Ната, стоя на другой день в его студии.
— Нет. Я только хочу ехать учиться.
— А зачем вам учиться?
— Меня постигла неудача, Ната.
Он рассказал ей историю со старым кладбищем и со своей картиной о нем.
— Я почувствовал — надо учиться…
— Так вы из-за меня пострадали? — всплеснула руками Ната. — Мама моя говорит про вас, что вы не побоялись никого и пошли один на всех и заступились. А вы знаете, что кладбище рыть перестали? Мама говорит, что вам за это бог даст счастье. Это она говорит, как верующая. Вообще маме моей вы очень нравитесь. А народ ругает вас, и художники на базаре всем рассказывают, что вы реакционер и хотите восстановления религии, игнорируете решения партии и правительства. Что вы — за кулачество, за кулацкие обычаи. Но приезжал мой братишка из армии и всем этим настроениям дал отпор. Он пригрозил двинуть этому пьянице на базаре по зубам, а потом показал ему газету «Правду», где про вас написано. Он эту газету всюду носит с собой.
ГЛАВА XVIII
— Гагаров сказал мне про себя: «Я хочу быть смелым. И я тренируюсь. Я учусь стрелять и очень сожалею теперь, что не служил на действительной». Он уверял меня и Алису, когда узнал, что я рисовал ее поклонника, что этот знаменитый деятель способен на предательство и сговор с фашистами. Может быть, говорил из ревности. Алиса рукой махнула и засмеялась…
Молчание Нины показалось на миг подозрительным.
— Лобунов привез меня к себе. Его снимали для кино. Он поставил меня перед огромной картиной, снял пиджак, взял кисть, гордо поднял голову, брюхо у него под белой рубахой — как таз или барабан. Оператор стал снимать нас. Лобунов воспитывает молодого художника из Сибири. И видел я на квартире художника Степчукова… о котором я тебе говорил. Это знаменитость… Помнишь его «Буденновцев», «Чкалова», «Самолеты в Тушино»? Показал он мне полотно маленькое. Равнина, лес, озеро. Когда я ехал в Москву, то на севере, около Галича, видел что-то подобное. Там северные еловые леса, черные и остроголовые, как частоколы. И озера. И церкви старинные на холмах. У Степчукова, над просторным озером — старинная церковь, белая, строгая, маленькая, как крепостца. Теперь я, может быть, путаю, что я видел у него, что под Галичем, но чувствую эту картину всей душой. Я подумал, что это вид перед войной, перед страшной войной. Художник чувствует ее приближение.
— Но современно ли это? Не принадлежит ли только прошлому?
— Можно ли с таким чувством написать, например, тракторы? Наши бесконечные поля? Можно, надо почувствовать только… Может быть, художники еще не «обжили» тракторов, не привыкли к ним, хотя скоро трактор будет всюду, как в старой жизни бричка, тройка, дуга… У Степчукова в картине изображена церковь, но много современного чувства.
— Это Шестаков тебя совратил.
— Я тоже хочу изучать старину, церкви, часовни. Надо это знать… И еще я мечтаю перечитать всего Шекспира. У отца был Шекспир, а я никогда не хотел его читать. После Москвы всегда чувствуешь себя неучем… Степчуков подошел ко мне на просмотре, высокий, пожилой уже, и спросил: нравится ли мне наш новый город. «Да», — ответил я. Потом повез меня к себе, стал расспрашивать о новом городе. Сказал: «Я не чувствую по вашим рассказам его красоты. То, о чем вы говорите, это сцены уничтожения природы. Не могут же люди уничтожить природу и столетиями любоваться этим? Кстати, какие уборные в вашем новом городе? По уборным познается культура страны. Не миритесь, — сказал он, — воюйте! Художник нужен в таком месте. Что вы делаете для своего города?» У него есть цикл о Магнитогорске, «потрясающе», как выражаются в Москве. На голых холмах желтая от солнца трава, желтая холмистая степь. Жара… а вдали, как оазис, завод в зелени. Писано с каким-то особенным, свежим чувством. Он любит эти тона, и гамма их необычайно широка… он достигает артистизма в оттенках желтого. Даже для контрастов находит оттенки. Мне неудобно было тыкаться носом в полотно, хотя я уж потом подумал, что нечего было стесняться… Жена у Степанчукова очень приветливая. Студии у него нет, он работает в деревне, снимает комнату в избе колхозника. Очень хороша у него «Колонна грузовиков». И еще «Шоферы в столовой»…