Каждый день Видва, мать Шамы, ходит на поклон к святому отцу. Иногда она берет с собой и Шаму. Именно в том саду я и увидел ее впервые. Волосы ее были украшены жасмином. Ах, этот жасмин!
С момента первой встречи прошло много времени, но и теперь еще я совершенно ясно вспоминаю ее взгляды и этот букетик жасмина, приколотый к волосам. Да, к сожалению, мы можем повернуть назад только стрелки часов, но вернуть прошлое невозможно. Если бы я мог вернуть ее первые взгляды, которые вызвали в душе моей целую бурю; если бы я мог хотя бы на миг вернуть тот день, который разбудил во мне спящую реку любви. Но теперь об этом можно только мечтать. Вернуть это так же невозможно, как вернуть ушедшие сумерки или радугу…
– Ты сможешь достать жасмин из церковного сада? – спросил я массажировавшего мои ноги Рали.
– Так ведь дождь идет, господин, – возразил было он, но тут же молча встал и вышел на улицу.
Лил проливной дождь. Снова вспомнился ее первый взгляд. Сердце, переполненное чувствами, бешено билось в груди. Я закрыл глаза и окунулся в мир грез, в мир, который никто не может у меня отнять. Этот мир – моя единственная отрада, мое единственное сокровище, он мой и будет моим до последнего вздоха. Вот я, подобно лодке, несусь по волнам. Волны играют, смеются, а пурпурные лучи заходящего солнца нежно ласкают меня. Внезапно набежавшая волна подхватила мою лодку и понесла куда-то в неведомую даль. В этот момент я находился в каком-то изумительном, ни с чем не сравнимом состоянии.
Не помню, долго ли я так мечтал, только внезапно почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо.
– Проснись, сынок. Смотри, Рали пришел.
– Он принес цветы, мама? – спросил я.
– Так это ты его посылал? – не отвечая на мой вопрос, спросила она. – Несчастный Рали, он сломал себе руку и разбил голову. Сейчас он на веранде.
Я быстро встал и пошел к нему. Он лежал на кровати с закрытыми глазами и тяжело дышал. Правая рука и. голова его были перевязаны.
– Глупый! Ты что же, дрался со святым отцом? Если он не разрешал взять, нужно было вернуться назад. Зачем же ссориться? Сомнатх тоже бил тебя? Ну, конечно, каков учитель, таков и ученик.
– От храма уже ничего не осталось, сынок. Дождь, льет третьи сутки подряд. Он уже сделал свое дело, пора бы ему и кончиться. Река так сильно разлилась, что даже трудно представить себе. Послушай, как шумит. Когда. Рали пошел за цветами, вокруг храма уже была вода.
– Да я его просто так послал. Если там была вода, то не нужно было идти. Я такую…
– Как же не нужно было идти, – прервала меня мать, – ведь там Шама…
– Что ты сказала?
– а… а святой отец и его ученик, – продолжала она, не расслышав мой вопрос, – какими же они оказались мерзавцами. Им даже и в голову не пришло, что…
– А как же Шама? – спросил я, перебивая ее.
– …Так я и говорю, сынок, что Шама пришла туда помолиться. Потом она гуляла в саду и собирала жасмин. Внезапно пошел дождь. Она укрылась в храме, решив переждать там, но небольшой дождь мгновенно перешел в страшный ливень. Вскоре залило ступеньки, и вода начала подступать к храму. В этот момент святой отец вместе с учеником убежали.
– А Шаму оставили там? – спросил я быстро.
– Да что там говорить – каждому дорога только своя жизнь. Когда Рали пришел туда, то вода уже дошла до ступенек храма, на которых стояла Шама и страшно кричала, а святой отец и его ученик плыли, спасая свою шкуру.
– Подлецы, – сказал я в сердцах.
В это время кто-то постучал. Мать пошла открыть дверь. Это был помощник сборщика налогов. Он прошел прямо на веранду и сел около Рали.
– Сегодня ваш слуга совершил мужественный поступок. Он спас Шаму из полуразрушенного разъяренной водой храма. При этом он был ранен. Я отправил его к врачу, где ему оказали первую помощь. Сегодня вечером доктор снова придет… Ничего, Рали, ты скоро поправишься, – сказал он, обращаясь к нему.
Рали молчал. Когда я взял его руку и пощупал пульс, он горько заплакал.
– Что ты плачешь, Рали? – спросил я.
– Голова очень болит, – сказал он еле слышно.
– Я сейчас же пойду и немедленно пришлю сюда доктора, – сказал помощник сборщика налогов, вставая. – По-моему, он дня через два встанет. Он не сильно ушибся. Не беспокойтесь. Мужу Шамы уже сообщили, завтра он приедет.
Он ушел, а я молча сидел у постели Рали. В ушах звучали слова: «Завтра приедет муж Шамы… Завтра… Не беспокойтесь… Ушибся не сильно». Если бы он знал, что это был не только мужественный поступок…
Вошла мать с горячим молоком. Из глаз ее лились слезы. Я начал поить Рали из ложки.
Через пять дней после этого случая Шама вместе с мужем уехали в Чакваль. Перед отъездом она пришла ко мне проститься.
– Я уезжаю сегодня, – сказала она.
Лицо ее было бледно, ярко-красные губы напоминали цветок граната. Я молча взглянул на нее.
– Да сохранит господь тебе счастливое замужество, – молилась мать.
– А где Рали? – спросила она. – Я не могу уехать, не простившись с ним.
– Он пошел за водой. Вот-вот должен прийти.
Прошло около часа, но Рали не возвращался.
– Он, наверно, не придет, Шама, – сказал я как можно ласковее.
Она быстро встала, как бы поняв мою мысль.
– Будьте здоровы, – медленно сказала она, поклонилась матери и, не поднимая головы, как преступница, молча вышла.
«Человек в своих надеждах подобен пушинке, гонимой ветром, – подумал я. – Как бы он ни старался, жизнь делает по-своему. Что представляет из себя эта ничем необъяснимая надежда и зачем вообще она зарождается, если ее можно зажать в кулаке, как комок сухой земли, и растереть в порошок, а потом дунуть, и пылинки разлетятся во все стороны так, что и поймать их будет невозможно. Зачем она?… Для чего она нужна?…» В голове был целый рой бессвязных мыслей.
Рали пришел поздно. На голове он нес кувшин с водой. Лицо его осунулось, губы посинели.
– Где ты пропадал, Рали? – спросил я, когда он сел у моих ног и начал их массажировать.
– Я задержался, господин. Простите, пожалуйста.
Некоторое время мы сидели молча.
– Вы тогда просили меня достать жасмин. Можете взять этот букетик, – сказал он, доставая его из кармана и передавая мне. Цветы завяли, листья пожелтели, но все еще пахли.
– Возьми его, Рали, возьми и держи при себе, – сказал я, вспоминая слова помощника сборщика налогов.
– Нет, господин, я не могу его взять.
– Почему?
Рали молчал.
– Я не знал, Рали, что у тебя такая чувствительная поэтическая душа, – сказал я, смеясь каким-то нервным смехом.
Он сидел молча, как изваяние, опустив голову, и медленно массажировал мои ноги. Я почувствовал, как на ногу упали две горячие слезы.
Странная это вещь – жизнь! Шама… Видва… Святой отец… Рали… Сомнатх… бабочки шелковичных червей…
Да! Очень странная!