По-прежнему избегая опасной и к тому же не приносившей мне успеха гонки, я свернул с широкой авеню в узкую улицу. Людей здесь было мало, но я проехал квартал, другой, и меня остановили -- дети.
Мальчик и девочка. Лет им по семь-восемь. Они махали ручонками, завидев мой кэб издали. Но подъехал я к ним не спеша: на улице не было желтых хищников, готовых вырвать у меня мою скромную удачу.
В окне-витрине со светящимся переплетением неоновых трубок, изображавшем нечто непонятное, возникла немолодая брюнетка. Она сделала жест: -- "Минуточку!" -- и детишки, тоже черноволосые, черноглазые, забрались в чекер. Они подняли возню, грохотали откидными сиденьями, елозили, а я стал считать выручку. У меня были уже две пятерки, семь бумажек по доллару и полная горсть мелочи... Щелкнул счетчик: 65 центов превратились в 75, и в тот же миг мимо моего лица промелькнула детская ручонка -- клац!..
-- Ты зачем выключил счетчик? -- спросил я мальчишку, высунувшегося по пояс в открытое окошко перегородки, отделявшей меня от пассажиров.
-- Я не выключил.
-- А что же ты сделал?
-- Я остановил таймер8.
Ребенок хитро улыбнулся, на него нельзя было сердиться.
-- Мистер, дай мне квотер, -- попросил он. Я дал,
-- А мне-е?! -- в окошко высунулась девочка. Пришлось дать и ей.
-- Пожалуйста! -- горячо зашептал мальчик. -- Даш еще один...
Это мне совсем уже не понравилось, но мальчишка меня пристыдил:
-- Смотри, как у тебя их много! Я дал ему второй квотер.
-- А мне-е! -- захныкала девочка.
Наконец, появились отец с матерью, а с ними еще дети, совсем малышня. Снова смех, возня, взволнованный детский шепот, и опять тянутся ко мне ручонки -- попрошайки: "Дай нам тоже!".
Я обернулся и посмотрел на родителей. Они сохраняли улыбчивый нейтралитет. Они -- не вмешивались! Что за публика?..
Папаша указывал дорогу и одновременно вел странный допрос:
-- Скажи: какие бывают таксисты?
Я не понимал, о чем он, собственно, спрашивает.
-- Негры бывают?
-- Конечно.
-- Японцы бывают?
-- Бывают.
-- А цыгана-таксиста ты видел? Я пожал плечами: не знаю, мол...
-- Не видел и никогда не увидишь! -- назидательно произнес папаша.
-- Это почему же? -- удивился я.
-- Потому что у таксиста тяжелая работа, -- объяснила мать семейства, -- а мы работать не любим!
Только теперь я догадался, что изображало переплетение неоновых трубок в витрине, возле которой я ожидал этих клиентов. То была перевернутая вверх ладонью рука, по которой гадалка читает судьбу. Такая же рука, только из синих, а не из красных трубок мерцала в окне дома, у которого мы остановились. Счетчик показывал 1.85, я получил -- два... Но, видимо, супруги ощутили некоторую неловкость, и цыганка решила доплатить таксисту по-своему:
-- Хочешь, погадаю? Я молчал.
-- Бесплатно! -- она протянула руку, и я подал ей свою.
-- Ой! -- восхитилась цыганка, едва взглянув на мою ладонь, и зацокала языком: -- Ой, что я вижу!.. Ты скоро станешь богатым! Да, да: кто-то оставит в твоем кэбе мешок с деньгами...
Я кисло улыбнулся, а прорицательница сказала:
-- Не веришь? Потом сам увидишь... 7.
Было три часа дня. К четырем я обязан вернуться в Квинс, в гараж: кэб будет ждать водитель вечерней смены. "Хватит на сегодня", -- решил я. Мне хотелось есть, и я вошел в пиццерию.
Всей выручки вместе с мелочью, согласно моим подсчетам, должно было набраться -- 26 долларов; а полагалось "сделать" за утреннюю смену -- 65. Впрочем, расстраиваться из-за невыполненной "нормы" не стоило: лиха беда начало. Я глотнул кока-колы, откусил кончик огнедышащей пиццы и -- застонал! Господи, у меня же нет этих 26 долларов!.. Как назло, уходя из дому, я взял с собой ровно столько, сколько стоили два сабвейных жетона и пачка сигарет. Между тем 65 центов я задолжал гаражу, плюхнувшись сдуру на "горячее сиденье"; доллар выклянчили у меня цыганята, доллар стоила пицца, а чаевых я не брал...
Растрата невелика, но каково -- объясняться. Хоть большую, хоть малую выручку таксист обязан сдать до цента. Что я скажу? Ну, как я буду кричать в окошечко диспетчеру, что нельзя отказывать детям, попросившим подарить им по монетке! -- а рядом будут стоять съехавшиеся после смены водилы и слушать?
Словно насмехаясь над моими горестями, авеню Колумба провожала меня в гараж криками "Такси! Такси!". Теперь, когда я кончил работу, на каждом углу маячила поднятая рука... Подойдя к застоявшемуся чекеру, я заметил у себя за спиной нагруженную покупками парочку.
-- Куда вам? -- спросил я, ковыряя в замке ключом и совершая свое первое таксистское преступление: "ПОКА ПАССАЖИРЫ НЕ СЕЛИ В КЭБ, ВОДИТЕЛЬ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА СПРАШИВАТЬ ИХ, КУДА ОНИ НАМЕРЕНЫ ЕХАТЬ. ЗА НАРУШЕНИЕ ЭТОГО ПРАВИЛА -- ШТРАФ 100 ДОЛЛАРОВ".
-- Я возвращаюсь в Квинс, в гараж, -- объяснил я просительно глядевшим на меня клиентам и тотчас спохватился, что совершил второе преступление: "НИ СЛОВОМ, НИ ЖЕСТОМ И НИКАКИМ ИНЫМ ОБРАЗОМ ВОДИТЕЛЬ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА УКАЗЫВАТЬ ПАССАЖИРУ, В КАКОМ НАПРАВЛЕНИИ ОН НАМЕРЕН И В КАКОМ НЕ НАМЕРЕН ЕХАТЬ. ЗА НАРУШЕНИЕ -- ШТРАФ 100 ДОЛЛАРОВ." Какую в сумме я уже заслужил кару?
-- А нам как раз в Квинс и нужно, -- обрадовался парень. Везуха! Я открыл багажник, мы погрузили пакеты. Девчонка, лет ей пятнадцать, заговорщицки мне подмигнула:
-- А ты не теряешься!
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Ты меня понял!
Была она такая счастливая, такая гордая: никто и не в чем не смей ей сейчас перечить! Я и не стал выяснять, что у нее на уме.
Парень, ему уже стукнуло двадцать, накануне вернулся из дальнего плавания. Моряк. Пять месяцев не был дома. Вчера эта девчонка встречала его в порту. Сейчас она льнет к нему, багажник загружен подарками.
-- Поедем через туннель?
-- Если ты укажешь дорогу...
Он не удивляется моему невежеству и не впадает в менторский тон. Он указывает таксисту, как найти связывающий Манхеттен с Квинсом туннель, и звучит у него это так же естественно, как и рассказ о плавании.
Канада, Норвегия, Португалия, Египет, Китай... Красных он не любит, возмущается: какие-то подонки из Гринич-Виллидж недавно организовали социалистическую партию.
-- Недавно? По-моему, это произошло лет шестьдесят назад...