-- Сэр, у вас тут что-то забыли!.. Я просунул голову за перегородку и увидел промокший, расползающийся на глазах бумажный пакет, из которого сочилась
-- кровь!.. Выскакивая из кэба, я стукнулся головой о раму, ойкнул и, придерживая ушибленное место, открыл заднюю дверцу: мой пассажир вытирал окровавленные руки краем оберточной бумаги. На полу лежали бутылка виски и бутылка вина. Из разодранного пакета вываливались ломти мяса...
-- Пакет оставила парочка гомосексуалистов: молодой и моложавый. По дороге в Колумбийский университет они целовались, -- пожаловался я альбиносу.
-- У нас в Оклахоме, -- сказал альбинос, -- они не посмели бы так себя вести!
-- Придется возвращаться к университету, -- с досадой сказал я.
-- И думать не смейте! -- прикрикнул на меня пассажир. -- У нас в Оклахоме этих паршивцев вытащили бы из кэба посреди улицы и такого духу им дали бы!..
-- С мясом-то что делать? Выбросить?
-- Как можно?! Это же великолепные бифштексы.
-- Все равно пропадут. Жарища. А мне еще долго работать. Если хотите -забирайте.
-- Погодите минутку! -- и мой пассажир скрылся за дверями продуктового магазина. Что взбрело ему в голову? Какого лешего я должен его ждать? Но альбинос быстро вернулся. Вид у него был озабоченный. Он принес пустые пакеты, прозрачный кулек с кубиками льда, споро все перепаковал и не без торжественности вручил мне аккуратный сверток:
-- Теперь можете ездить по жаре хоть целый день!
Нужно ли тратить слова и расписывать, какими задушевными друзьями прощались мы четверть часа спустя?..
Но едва альбинос растворился в толпе, как счетчик в моем кэбе снова щелкнул, картинка в калейдоскопе сменилась, и я опять -- подружился. С раввином из Тель-Авива. Он хохотал до слез, когда я рассказал, как джентльмен-южанин подбил меня присвоить бифштексы и выпивку, чтобы проучить гомосексуалистов.
Отсмеявшись, ребе клацнул замочком старомодного саквояжика, извлек из него кипу21 протянул ее мне. В этом сумасшедшем городе, в этом Вавилоне, еврей, который забывает, что он еврей -- плохо кончит... Поняв, что угроза на меня не действует, раввин сделал жалостливое лицо и попросил:
-- Ну что вам стоит? Наденьте хоть на минутку, пока довезете меня до "Хилтона". Ну, доставьте мне такое удовольствие... Я надел кипу и запел субботний гимн:
-- Элия, гуга неви!..
-- Элия, гуга тешби! -- подтягивал ребе. Мне опять было так хорошо! А раввин не мог мною налюбоваться:
-- Если бы вы только знали, как вам к лицу эта кипочка, вы бы ее никогда не снимали!
По дороге в "Хилтон" мы должны были заехать на Сорок седьмую улицу: "забрать кое-что" -- сказал раввин.
Как только он ушел, возле моего чекера появился какой-то красавчик. Брюнетик, набриолиненный, все на меня посматривает. Я смутился и снял кипу. Но красавчик по-прежнему не сводит с меня глаз. Я тоже стал смотреть на него. Тогда, наконец, он сказал:
-- Мой друг с тобой в "Хилтон" едет..
-- Ну и что?
-- Ничего. Просто он попросил меня присмотреть за вещами... Обидчивый человек по натуре, я почему-то не почувствовал ни малейшей обиды. Может быть, потому, что уже успел отличиться: чужие бутылки так ласково позванивали у моих ног. Шутки шутками, а пакет тянул долларов на сорок... Что со мной происходит? Я утрачиваю чувство достоинства? Становлюсь таксистом? "Шефом"?..
-- Хи-хи!
За спиной раздался' короткий смешок. И не просто себе смешок, а -- с переливами, с колокольчиками. Хихикала тетка лет пятидесяти:
-- Хи-хи, я так спешу: сегодня день рождения моей собачки... Каким образом она оказалась в машине? Я не слышал, как открывалась дверца.
-- Поедете в Вест-Вилледж. Я так замоталась, что и денег с собой не взяла, хи-хи, даже на метро нету... Я сразу отрезвел:
-- Без денег я вас не повезу.
-- Ах, какой вы, хи-хи, невозможный. Не волнуйтесь, вам заплатит швейцар. Только, пожалуйста, наконец, поезжайте, а то я явлюсь домой после гостей. Это будет конфуз, хи-хи, поверните налево...
-- Вы слишком поздно сказали...
-- Неважно. Поверните на следующем углу... Пьер так любит общество, друзей, но еще больше -- поверните направо -- он любит ходить в банк... Когда я спрашиваю: "Пьер, мы сегодня пойдем в банк?", он так радуется, а когда приходим, сразу бежит к менеджеру и царапает стол...
-- Какой стол?
-- В котором менеджер держит для Пьера печенье. А я говорю:
"Пьеру сегодня мы возьмем твои деньги..."
-- Хи-хи! -- это уже не у нее, а у меня вырвался смешок: -- Что-то, леди, не могу я понять, о ком, собственно, вы рассказываете? Пьер это ваш сын или муж у вас такой -- со странностями?
-- Пьер -- это моя собака, -- строго проговорила леди.
-- Вы хотите сказать, что ваша собака имеет свои сбережения?
-- У Пьера -- текущий счет...
-- И много на нем денег?
-- Хи-хи, значительно больше, чем на моем, -- ответила пассажирка и в подтверждение своих слов протянула мне стандартное, выданное Сити-банком удостоверение личности вкладчика -- с фотографией белого пуделя... Весь чудной разговор наш, как понял я в следующую минуту, возник не сам по себе. Это была обкатанная, с отшлифованными репликами юмореска-реприза, специально рассчитанная на то, чтобы удивлять незнакомых собеседников хозяйки пуделя по кличке Пьер -- героя детской телевизионной серии. Пьер снимался в кино много и с неизменным успехом. Он участвовал в четырех художественных фильмах и в одиннадцати рекламных роликах...
-- Как же ваш Пьер сделал такую карьеру?
-- Его однажды увидел мой босс...
-- А кто он такой -- ваш босс?
-- Владелец телевизионного канала.
-- Так вы работаете на телевидении?
-- Нет, я убираю квартиру моего босса и ухаживаю за тремя его собаками.
Отработанная реприза иссякла, и диалог заковылял по камушкам моих расспросов. До того как хозяйка Пьера получила свою нынешнюю должность, квартиру босса убирала другая женщина.
-- Почему же она ушла?
-- Так получилось...
-- Проворовалась?
-- О, нет! Зачем вы так?..
С предшественницей, ухаживавшей за собаками хозяина, приключилась история совсем иного рода: она влюбилась в обаятельного миллионера. В один прекрасный вечер, босс, ложась спать, обнаружил у себя под подушкой письмо; прочел, расстроился, и влюбленную служанку -- уволили...