"Не виновен!" -- звонко отвечал я на вопрос добряка-арбитра, симпатии которого явно были на стороне живых людей, которым иной раз приходится ненароком отступить от скучных бюрократических "Правил паркования".
Эту выгодную для меня характеристику арбитра, я вовсе не выдумал. Она сложилась в ходе предыдущего, происходившего перед моим, слушания:
Разложив перед арбитром какие-то схемы и фотографии, юный самоуверенный адвокат, нанятый таксистом, разделывал под орех взопревшего полисмена.
-- Не укажете ли вы на схеме перекрестка, вде именно в момент нарушения находился кзб? -- попросил адвокат полисмена, и тот -- указал.
-- А вот фотография! И какая хорошая, какая четкая! -- непонятно почему светился радостью адвокат. -- Будьте уж так любезны: покажите нам это самое злополучное место и на фотографии. Затрудняетесь? Ничего, ничего, -подбадривал хитрый балагур полисмена. -- А вы, случайно, не помните, с какой скоростью ехал кэб?.. А с какой скоростью ехали вы?.. Но вы же только что заявили, что ваша машина -- стояла !..
Адвокат беспомощно уронил руки:
-- У меня нет больше вопросов! Полисмен не ориентируется на фотографии, он не помнит, где, собственно, произошло так называемое "нарушение". Обстоятельств он тоже не помнит: может быть, он стоял, когда водитель такси проехал мимо, а, может, -- наоборот: ехал сам полисмен, а кэб -- стоял?.. Этот полисмен выписывает так много штрафов, что не помнит, кому и за что... Но если мы все же хотим узнать, что в действительности произошло на данном перекрестке, то пусть нам об этом -- правдиво и подробно -- расскажет мой подзащитный!
-- Отличная работа! -- похвалил молодого адвоката арбитр, и едва кэбби пробубнил: "Я вообще никогда не нарушаю", объявил решение:
-- The case's dismissed53. Следующий...
-- Ваша Честь! -- торжественно начал я, предвкушая легкую победу.
-- Я не "Ваша Честь", -- тотчас осадил меня арбитр.
-- Сэр! -- поправился я. -- О безобразиях, которые вытворяют на улицах Нью-Йорка некоторые полисмены, вам известно лучше, чем кому-либо другому.
-- Говорите по существу, -- вторично перебил меня арбитр. Многие люди, если их перебивают, и тем более в официальной обстановке, теряются, начинают бэкать, мэкать. Многие, да не я! Заблаговременно разработал я убедительнейшую, хотя, может, и не очень правдивую версию происшествия. Но опровергать эту версию сейчас было некому: полисмен, с которым мне предстояло встретиться лицом к лицу в уголовном суде, на сегодняшнее слушание вызван не был54. Я мог говорить все, что вздумается. И тем не менее мои показания отличал изысканный лаконизм:
-- Такси, за рулем которого я находился, остановила женщина с ребенком в коляске. Я вышел из кэба, чтобы погрузить в него детскую коляску...
У кого поднимется рука наказать такого обходительного кэбби? Не поверить же моему искреннему тону было невозможно, и я видел: арбитр верит моим словам!
-- Все? -- спросил арбитр.
-- Остановка заняла меньше минуты, -- не удержался я добавить заключительный штрих и поправил безукоризненно повязанный галстук.
-- Я признаю вас виновным, -- сказал арбитр.
-- Ка-ак?! -- взвился я.
-- Мое решение основано на том, что вы сейчас рассказали, -- охотно пояснил арбитр. -- Вы ведь не только остановились возле знака "Остановка запрещена", но еще и вышли из кэба. Штраф -- двадцать пять долларов. Следующий!.. 2.
У центрального подъезда "Мэдисона" собралось не меньше десяти кэбов; здесь мне нечего было делать. Но среди томившихся в очереди таксистов я заметил Шмуэля.
Легендарный этот таксист-"аэропортщик" никогда не прогонял постояльцев "Мэдисона" от своей "тачки". Побеседовав со Шмуэлем, клиенты сами удирали на угол.
-- Разве вы не знаете порядка? -- корит Шмуэль торопыгу, нацелившегося на его кэб. -- Обратитесь к швейцару, дайте ему доллар , он посадит вас в такси...
И торопыга семенит на угол: он не хочет платить доллар! Он лучше сам поймает такси... А иной гость, поворчав: "Грабеж среди бела дня!" -- и впрямь сунет швейцару зеленую бумажку. Швейцары души не чаяли в Шмуэле.
Поговорить с авторитетным кэбби мне было необходимо: день слушания в уголовном суде приближался, а после того, как я самым дурацким образом прошляпил "Запрещенную остановку", уверенности в своих юридических талантах у меня поубавилось.
-- Ты можешь посоветовать, что мне делать? -- спросил я Шмуэля, приглашая его в сторонку, чтобы нашему разговору не помешали трепачи-кэбби. Но куда от них денешься; каждый норовил вставить слово.
-- Поздно ты надумал советоваться, -- сказал Скульптор.
-- Врать в суде нужно было у м н о , а ты соврал глупо, -- поднял назидательный палец Начальник.
-- Вас не спрашивают! -- злился я, показывая Шмуэлю повестку. -- Ты понимаешь, за что, собственно, меня тащат в суд?
Через плечо заглянул Длинный Марик.
-- Бублик, ты еще не расквитался с тем чемоданом? Шмуэль, у него, между прочим, нет гражданства. Этот чемодан может ему дорого стоить...
-- При чем тут "гражданство"?! -- бесился я. -- Какой "чемодан"? Ну что ты мелешь?
Шмуэль возвратил мне повестку и сказал:
-- Я не знаю, что там у тебя на самом деле произошло. Ты спрашиваешь совета? Пожалуйста: прежде чем идти в уголовный суд, ты должен встретиться с адвокатом.. 3.
У бокового подъезда мне тоже нечего было делать: там разорялся Фрэнк. Не имело смысла --занимать очередь за Ким Ир Сеном и новичком-греком, пытавшимся "зацепиться" у этой гостиницы. И все-таки, проезжая мимо "Мэдисона", я тормознул, поскольку заметил необычное расположение фигур перед вращающейся дверью: швейцар стоял не возле входа в отель, а возле первого кэба, где стоять ему не полагалось... На капоте желтого "доджа" сидели рядышком грек и кореец; Фрэнк допрашивал их: