-- Поедем через Центральный парк? -- закинул я, нацеливаясь лишний разок прокатиться по Трайборо.
-- Слыхали?! -- откликнулась мамаша. -- Сейчас вы увидите Центральный парк!
-- Здесь похоронен Христофор Колумб, -- кивнул я, будто старому приятелю, на памятник великому мореплавателю, стоящий посреди площади, названной в его честь.
-- Слыхали?! -- теребит захлопотанная мамаша своих "матрешек".
Мы мчались по мосту Трайборо мимо серых корпусов:
-- А это, между прочим, женская тюрьма Нью-Йорка...
-- Слыхали?!
Мамаша была не только смешная, но и очень сердечная. Она сумела, превозмогая себя, оторваться на минутку от конопатых девочек с тем, чтобы частицу своего внимания уделить таксисту. И расспросы ее не сводились к вульгарному "как бизнес?". Она поинтересовалась, в котором часу я сегодня выехал. Долго ли мне еще предстоит работать?
Я отвечал, что, как и многие нью-йоркские кэбби, работаю примерно восемьдесят часов в неделю...
-- Слыхали?!
-- Но ни один кэбби во всей Америке, -- совсем уж разошелся я, -- не работает столько, сколько мама, у которой четверо детей!
-- Слыха...
Бедняга не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть. Будто муж поздравил ее с днем рождения по радио. Голубые глаза увлажнились, и она уставилась на меня, прижав руки к груди...
Потом я целый месяц рассказывал таксистам, какими был вознагражден за свой экспромт чаевыми, но поскольку я говорил правду, никто не хотел мне верить...
Когда это было? Весной? Летом? Осенью?.. Вертясь по Манхеттену, как белка в колесе, таксист теряет ощущение времени... Но если я подобрал "матрешек" на Морском вокзале (и стало быть, еще промышлял там), то случилось это, безусловно, до того, как я разгадал загадки швейцара Фрэнка, и стало быть, именно в тот тревожный период, когда надо мной уже вплотную нависло разбирательство в уголовном суде...
Разумеется, я позвонил по номеру, который записал для меня отзывчивый юрист, и его коллега, "недорогой адвокат", объяснил мне по телефону, что никакой необходимости срочно разбирать полицейские каракули -- нет; мы встретимся прямо в суде и успеем наговориться. Дело мое, несомненно, будет улажено; однако, если я хочу, чтобы в назначенный день он действительно появился в суде, ТРИСТА долларов должны быть уплачены заранее. Не потому, что он мне не доверяет, а таково общее правило всех адвокатов по уголовным делам.
Я не знал, как поступить: и суда я боялся, и денег было жалко... 8.
В час "пик", когда такси нарасхват, высаживая очередного клиента у входа в Центральный парк, услышал я свист швейцара, доносившийся с противоположной стороны улицы. Возле отеля "Святой Мориц" маячил фибровый чемоданишко...
Уверенности, что несолидный этот чемодан поедет в аэропорт, у меня не было, а разделяла нас двойная желтая полоса. Если полицейский заметит, что я ее пересек...
Поняв мои колебания, швейцар опять дунул в свисток и при этом помахал руками, изображая порхающую птичку -- стопроцентный аэропорт! Представляя эту пантомиму, швейцар ни в коем случае не обманет таксиста: подобными вещами не шутят... Я развернулся против движения вливающейся в парковую аллею Шестой авеню и -- не зря! Фибровый чемоданчик направлялся в "Ла-Гвардию".
-- Въезжайте в Парк! -- скомандовал клиент. Мне это было на руку: через Парк, значит, через мост Трайборо, но, закончив запрещенный разворот, я не мог отказать себе в невинном таксистском удовольствии -- отчитать пассажира:
-- Как у вас язык поворачивается говорить водителю подобные вещи! Швейцар показал мне, что вы опаздываете на самолет, и я ради вас пошел на грубейшее нарушение. Зачем же вы заставляете меня сделать второе?
Мы уже углубились в Парк, а я все свербел:
-- Штраф за меня, небось, платить не стали бы!
В ответ на мои наскоки нахал зевнул:
-- Таксиста не могут оштрафовать, если я сижу в кэбе...
-- А вот это совсем уже постыдное хвастовство! -- полез я в бутылку.
Пассажир тоже повысил голос:
-- Прикуси язык, кэбби! Ты знаешь, кто я?
-- Да зачем мне это знать! Какое мне до этого дело?!
-- Я комиссар полиции Чикаго! -- цыкнул на меня пассажир, но его слова ничуть не охладили меня.
-- Ага! -- закричал я, еще пуще входя в раж: -- Наконец-то, один из вас мне все-таки попался!
-- Что за выражение -- "попался"? Думай, что говоришь, кэбби!
Этот пятидесятилетний остряк, которому вздумалось подразнить меня, не догадывался, по-видимому, что на самом деле я вовсе не злюсь, ибо что может быть отраднее для издерганного кэбби, чем повод излить из своей души на чью-то голову наболевшее?
-- Только и знаете, что издеваться над таксистами! -- шумел я, прикидываясь будто бы и впрямь поверил, что он комиссар полиции. -- У вас же времени не остается ловить настоящих преступников!
-- Не болтай о том, чего не знаешь! -- гудел самозванец. -- Я всегда говорю моим ребятами: не трогайте кэбби, если он накрутит пару лишних долларов, как ты сейчас -- намылился, небось, тащить меня через Трайборо?! Я тебя сразу раскусил!
-- Так вы же сами сказали: "Езжай через Парк", -- по-настоящему обиделся я.
-- Представляю, какой "концерт" закатил бы ты мне, если бы я велел тебе ехать по мосту Квинсборо, -- хмыкнул мой пассажир; тертый, видать, калач. -Да это уж ладно. Но если ты, сукин сын, вздумаешь развозить наркотики, вот тогда мы с Мак-Гвайром56 живо возьмем тебя за одно место! Ты меня понял?!
-- И буду! -- кривлялся я. -- И буду развозить наркотики. Потому что честно работать вы все равно не даете. Житья от вас нет! Повестки в уголовный суд ни за что раздаете!
-- Полицейские не выписывают повестки в уголовный суд "НИ ЗА ЧТО". Это ты можешь рассказывать кому угодно, только не мне!
-- Значит, "не выписывают"? -- кричал я, дотягиваясь, не снижая скорости, до "бардачка". -- А это что такое?! -- И, не оборачиваясь, протянул на заднее сиденье замусоленную повестку. -- Что это, спрашиваю я вас, такое?!.,
-- Ага: SOLICITING! -- злорадно загоготал на удивление осведомленный клиент, сходу расшифровав и неразборчивую пропись ing-овой формы, и суть моего "преступления". -- Сорок вторая улица и Парк-авеню! Все понятно...