Я познакомил жену с Длинным Мариком, со Скульптором, Шмуэлем.
Единственной категорией лиц, связанных с желтым бизнесом и вызывавших у меня неприязнь, были хозяева кэбов. Менял я их с той же легкостью, с какой в свое время Фрэнк менял женщин...
Они не снижали мою арендную плату за те, потерянные для меня часы, когда кэб простаивал в мастерской, и я расплачивался с ними той же монетой. Если кэб, который я арендовал, нуждался в ремонте, то лучшим автомехаником для меня был тот, у кого в данный момент оказывался свободным подъемник.
-- Что с машиной?
-- Перегревается...
-- Оставь ключи и приходи через пару часов; все будет в порядке.
И я -- оставляю ключи. Меня "не колышет", что сделает с машиной механик: вымоет радиатор за тридцать пять долларов или поставит новый за сто шестьдесят: платить по счету будет хозяин.
А сколько раз в ответ на мой упрек: "Ну, почему вы не поставите в кэбе перегородку?" -- хозяева кэбов стыдили меня:
-- Что ты такой трусливый? Не бери черномазых -- и все будет о'кей!.. 12.
Как-то в воскресенье примерно за час до рассвета остановил". мой кэб в безлюдном Сохо два белых парня.
-- Двадцать первая улица и Восьмая авеню!
По тротуарам Двадцать первой улицы шли в церковь принаряженные прихожане; нужного моим пассажирам дома здесь не оказалось.
-- Водитель, сверните в Двадцать вторую...
Людей на авеню, куда я уже выехал, -- нет; и перегородки в кэбе, которую сейчас самое время захлопнуть, тоже нет; а я уж был наслышан: когда пассажиры меняют адрес ("поверните сюда, сверните туда") -- кэбби должен быть начеку!
Въезжать в тихую Двадцать вторую улицу было страшновато, но сразу же за углом я увидел мотоциклиста-полисмена, который выписывал штрафную квитанцию брошенной у гидранта машине... Когда же и в этом квартале не оказалось дома, который разыскивали сидевшие у меня за спиной парни, я подумал: "Ну, а если бы я остановился возле полисмена, что я мог бы ему сказать? Что мои клиенты изменили адрес и поэтому я их боюсь?.."
-- Сэр, это на Девятнадцатой улице. Между Шестой и Седьмой авеню...
-- Пожалуйста, мы хорошо заплатим...
Почему вдруг я стал для них "сэром"? С чего это они мне "хорошо заплатят"? В шесть утра -- ни в будни, ни в воскресенье! -- таксистам никто хорошо не платит... И шепчутся, шепчутся... И как мне знать: дом они ищут или -- глухой заулок?
Сворачивая на Девятнадцатую улицу, я глянул еще раз в зеркало заднего обзора, и сердце не защемило, не екнуло, а внятно сказало: УБИЙЦЫ!
Как бешеный, рванулся вперед кэб!..
-- Эй, что ты делаешь?!
Но я знал, что делаю: где-то здесь, совсем-совсем рядом должно быть пожарное депо! Набравшая скорость машина споткнулась от внезапно впившихся в скаты тормозных колодок и поплыла по мокрой от росы мостовой...
-- С ума сошел!!!
Но я уже выскочил из машины и бросился к окрашенной в красную краску подворотне, где, не видимые с проезжей части, стояли двое пожарных: они пили кофе из бумажных стаканчиков...
-- Что случилось?! -- оба пожарника вздрогнули, на заскорузлых пальцах, на стенках стаканчиков возникли кофейные потеки:
-- Ты ранен?
Я задыхался и не мог говорить...
-- Тебя ограбили?
-- Ннет...
-- Так что же случилось?
-- Нничего... Просто я испугался...
Пожарники злились -- за переполох, за пролитый кофе и, наверное, поэтому стали смеяться. Тем временем оба моих пассажира вылезли из кэба и, услыхав смех пожарников, один из них крикнул:
-- Могу поспорить: он -- еврей!..
Парни не спеша направились в ту сторону, откуда мы въехали в улицу -не к пожарному депо, а к Шестой авеню... Они уходили -- легкие, тройные, в летних рубашках, заправленных в тугие облегающие джинсы...
-- У них ничего с собой нет, -- сказал мне пожарник. -- Ты же видел, когда они садились, что у них ничего нет.
Было жалко отстуканных на счетчике трех без малого долларов, было невыносимо стыдно...
-- У них был сверток, -- сказал я.
Пожарники переглянулись и, неся перед собой стаканчики, двинулись к кэбу. Достигшие уже середины квартала парни, ускорили шаг и скрылись за углом.
Поставив стаканчик на крышу кэба, один из моих спасителей заглянул внутрь:
-- Э, да он, кажись, и в самом деле из пархатых! -- сказал пожарник: -С кого же еще станет экономить сотню на том, чтобы не поставить в кэбе перегородку?..
Возле заднего сиденья, на полу машины лежал увесистый булыжник, вывалившийся из смятого бумажного пакета...
Предостережение было яснее ясного: "Хватит с тебя приключений! Не лезь больше в желтый кэб!", но я истолковал происшедшее в том смысле, что это сбылось предсказание цыганки, нагадавшей мне когда-то найти в кэбэ мешок с деньгами, а вышло, дескать, что я нашел нечто несравнимо более ценное... 13.
Любимое мое детище -- история подопытной собаки -- так никогда и не стала фильмом, ее похоронили в киностанциях. Но гибель одной идеи вызвала к жизни другую, и киевская студия подписала со мной договор на сценарий о знаменитом хирурге, возглавлявшем тот самый Институт нейрохирургии, где я работал санитаром...
Последний вариант сценария еще не был закончен, а в операционной, где наш документальный герой удалял аневризмы и опухоли, и в морге -- "Здесь мертвые учат живых!" -- где он анализировал свои ошибки -- на вскрытиях, стояли наши "юпитера", суетились осветители, оператор делал пробы; и постепенно врачи настолько привыкли к присутствию кинематографистов, что перестали нас замечать...
В виварии снимались эпизоды о том, как добывают исследователи-врачи "квант нового знания": о том, как в черепную коробку животного вживляется модель опухоли, сдавливающая мозг... Лишь в один из институтских корпусов, где оперировал профессор Михайловский, -- "экспериментальный", в котором ни до, ни после операции не навещали больных ни жены, ни матери, ни мужья -дорога членам съемочной группы была заказана. Но разве мы стремились туда проникнуть? Нам было сказано: "Там -- особая стерильность", и наше любопытство было удовлетворено.
И только теперь, много лет спустя, привели меня в "экспериментальный" корпус те последние пять страниц рукописи Гелия Снегирева, которые были дописаны уже после его смерти...