Ох, что ни говорите, а маленьким быть нелегко. Ты и не комсомолец, и не пионер. Никто тебе не предлагает рисовать для стенгазеты таинственные виньетки, не зовет репетировать в танцкружке. Даже телик не посмотришь вволю, другие смотрят, а тебе — нет.
— Иди лучше какую-нибудь книжку полистай. Это фильм для взрослых, — советует брат.
— Вечером свою «Спокойной ночи, малыши» посмотришь, — успокаивает сестра.
Да, хорошо им… Смотри все подряд… Его бы, Гядукаса, воля — он бы все так разделил: компот, к примеру, считался бы «Спокойной ночи, малыши», а рассольник с огурцом — «только для взрослых». А то как обедать — всем одно и то же, а как смотреть — «маленький!»
Забравшись в кровать, он поглядывает на потолок, на тени от пригашенной люстры. А потом глаза постепенно начинают закрываться. Но и засыпая, Гядас не забывает пожаловаться маме:
— Почему это всем можно, а мне нельзя?
— Чего нельзя?
— Ничего нельзя: ни красками Аудрюса рисовать, ни в танцевальном кружке репетировать, ни…
Мама смотрит прямо в его слипающиеся глаза и говорит:
— Вот растает снег, придет весна, потом будет лето, потом осень, зима, еще одна весна — и ты вырастешь большой, пойдешь в школу. Тебя примут в октябрята, научишься трубить в горн и бить в барабан…
— Горн… барабан… — еле слышно шепчет Гядукас и засыпает сладким сном.
Просыпается он, когда давно уже рассвело. Дома — только бабушка. Она помогает внуку одеться, кормит завтраком, обувает в теплые сапожки и отправляет гулять во двор.
Ночью, видать, крепко подморозило. Стекла окон покрылись ледяными цветами. Но сейчас погода хорошая. Нехолодно. Дворник дядя Лауринас даже телогрейку скинул, так разгорячился: соскребает лед с обмерзшего тротуара, посыпает ледяную корочку чем-то белым, похожим на манную крупу, и снова шаркает скребком.
— Это чего ты делаешь, дядя Лауринас?
— Тротуар чищу, — отвечает дворник.
— А посыпаешь чем? Сахаром?
— Солью. От нее лед быстрее тает.
— А снег?
— И снег.
Гядас раздумывает, что бы еще такое спросить, но дядя Лауринас так быстро работает скребком, что мальчик даже не успевает заметить, как он отходит, берет ведро и сыплет на тротуар несколько горстей соли.
А может, это не соль? Может, дядя Лауринас только в шутку сказал, что соль? Почему это от нее лед быстрее тает?
Мальчик приседает на корточки и, отыскав несколько белых крупинок, сует их в рот. Брр, как солоно! Соль, настоящая соль! А если насыпать много-много соли? То весь снег растаял бы. И тогда…
«Вот растает снег, придет весна… и ты вырастешь большой… — вспоминаются мамины слова. — Пойдешь в школу…»
Дядя Лауринас снова приближается, сгребая широкой лопатой осколки льда с тротуара.
«Спросить или нет?» — размышляет Гядас.
Дворник уже опять далеко, «вжик-вжик-тррр» скребет лопата.
— Дядя, а где ты берешь соль? — подходит к нему Гядукас.
— В магазине покупаю.
— А она дорогая, эта соль?
— Шесть копеек кило, — отвечает дядя Лауринас, с удивлением рассматривая малыша. Зачем ему?
Гядас вздыхает. Шесть копеек — это дорого… Впрочем, у него же есть копилка, и там кое-что можно наскрести! Наверно, уже целая горсть этих копеек! И папа давал, и мама. И бабушка несколько раз опускала туда денежки. Гядас собирается купить себе акварельные краски, чтобы рисовать такие же «виньетки», как Аудрюс. А если купить на все эти копеечки соли и посыпать двор? Снег растает, зачернеет земля и наступит весна! И он, Гядас, скорее станет большим, и уже никто не посмеет называть его малышом! Никто!
Только продадут ли ему соль в магазине? Вдруг детям не продают? «Ты еще маленький, — скажут. — Тебе еще нельзя». Магазин на первом этаже их же дома, все продавщицы знают Гядаса, даже по имени его называют. Сколько раз бывал там. И с бабушкой, и с мамой. Даже один. Продадут! Недавно он сам себе конфеты купил — дал большую белую монетку, а ему за это три огромных леденца. И еще сдачу. Продадут!
И вот деньги из копилки крепко зажаты в кулаке. Гядас — в магазине, возле прилавка. И боязно, и сердце стучит от радости. Подошла его очередь.
— Чего тебе, Гядукас? — улыбается продавщица.
— Соли, — отвечает он и разжимает ладонь.
— Соли? — продавщица удивлена. — Может, конфет? Не ошибся ли ты, малыш?