— Что там у тебя? А ну, покажи! — приказал продавец.
Сигуте молчала, только снова отрицательно затрясла головой. Не поворачиваясь спиной к «прилавку», попятилась задом, подальше от песочницы.
Андрюс оставил свой магазин, решил сам посмотреть, что это она там прячет. И увидел самодельную, сшитую из лоскутов куклу.
— Хочешь, два синеньких дам? — предложил он.
Девочка, сжав губы, опять молча затрясла головой.
— Хорошо. Бери три! Знай мою доброту, — заявил Андрюс.
— Не… Она не продается, — пробормотала наконец Сигуте, вытащив куклу из-за спины — все равно увидели! — и прижимая ее к себе. — Не продам я ее…
— Ну и балда! — возмутился Андрюс. — Хочешь, четыре синих дам и еще четыре белых? Ну? Высшая цена!
— Продай, продай! — загалдели ребята, пытаясь уговорить упрямицу. — Захочешь, опять купишь.
Сигуте посмотрела на ребят, на куклу, потом снова на ребят, и наконец положила куклу на «прилавок».
Андрюс отсчитал ей четыре синих и столько же белых квадратиков бумаги. Теперь Сигуте была самой богатой из покупателей, могла приобрести все, что ей захотелось бы. Но кода подошла ее очередь, она попросила свою же куклу.
— Что, сразу все деньги истратить хочешь? — пожал плечами «продавец». — Возьми-ка лучше вот это ведерко или двух солдатиков.
— Куклу, — настойчиво повторила покупательница.
— Кукла подорожала, — схитрил Андрюс. — Вот мячик можно.
Сигуте положила на прилавок все свои деньги. Губы у нее дрожали.
— Ты чего? — удивился Йонялис.
— Кукла плачет… — ответила Сигуте и, глотая слезы, отвернулась.
— Во балда! — засмеялся Андрюс. — Плачет… Ну, кто покупает? Чья очередь? Не теряйте времени! Самые лучшие товары! — торопил он малышей.
Но почему-то больше никто не захотел ничего покупать. Может, им тоже показалось, что кукла плачет?
— Хватай — налетай! Подешевело! — пытался соблазнить покупателей Андрюс. — Объявляется дешевая распродажа! Торопитесь, пользуйтесь моментом!
Но ребята, тесным полукольцом обступив бойкого продавца, ничего не покупали, а только недружелюбно смотрели на него. Сделав вид, что ничего особенного не происходит, Андрюс наводил порядок на своем прилавке, перекладывал товары с места на место, посвистывал.
— Ну что? Будете покупать? — еще раз спросил он.
Ребята молчали, опустив головы.
Наконец Йонялис вскинул глаза и смело ответил:
— Нет. Не будем.
— Почему?
Ковырнув носком ботинка песок, Йонялис глубоко вздохнул.
— Ты не слышишь, как плачет кукла. Мы лучше будем без тебя играть.
— Не хотите, как хотите, — поджал губы Андрюс. — И зачем я только связался с этими малявками…
Он лениво, напоказ, потянулся и побрел в тенек, к густым кустам сирени, улегся на траву, долго, сквозь ветки смотрел на синий клочок неба, на проплывающие по нему обрывки белых облаков…
А возле песочницы снова, как воробьи, расчирикалась малышня.
«Неужели кукла вправду плакала? — подумалось вдруг Андрюсу. — Разве тряпичные куклы могут плакать?..»
КОШКА И ГОЛУБЬ
Аудрюс стоит на балконе. Глаза еще заспанные, волосы растрепанные, в руках шлейки от штанишек и картонная коробочка.
— Гули-гули-гули! — зовет он.
Внизу, на покрытом гравием дворе, топчутся голуби. Подскакивают, взлетают, бегают друг за другом или солидно прохаживаются. Ждут. Они слетаются сюда рано-рано, едва солнышко успеет выглянуть из-за невысокой крыши соседнего дома и залить двор своими лучами.
Живущие в нашем доме ребята отлично знают каждого из прилетающих сюда голубей. Кое-кого даже кличками наградили. Большой сизарь, любящий отгонять от крошек других, прозван Ворчуном. Тот, у которого плохо срослась сломанная лапка, — Хромушей. Но всеобщий любимец — Белокрылый. Он ослепительно белый. Как снег. Шея у него гордо выгнута, грудь колесом, а на головке, на самой макушке — ну совсем как шапочка! — желтеет взъерошенный хохолок.
Аудрюс сыплет из картонной коробки крошки, еще вчера вечером заготовленные, и, перевесившись через перила, наблюдает, как сбиваются голуби в кучу. Только Хромуша запаздывает — пока подойдет, глядишь, все уже склевали. Неужели в коробочке больше ничего нет? Мальчик вытряхивает остатки крошек в ладонь и бросает в сторонку, Хромуше.
Я занят. Сижу и пишу. И у меня нет времени смотреть вместе с Аудрюсом, как наперегонки завтракают голуби. Когда через минуту снова бросаю взгляд в окно, то вдруг вижу, что в тени кустов крадется кошка, пушистая, полосатая. Медленно, осторожно переставляя лапы, почти ползком приближается к стайке голубей. Глаза — как два острых шила, шея вытянута, голова чуть ли не по земле стелется.