— Вот и осень, — сказал тот, указывая на летящую по воздуху паутинку.
— А вот и нет! — не согласился Видас.
— Много ты понимаешь…
— Это ты не понимаешь, — презрительно хмыкнул Видас и гордо направился к георгинам. На них — ни единого бутона. Откуда же взяться осени?!
Он даже с бабушкой повздорил — не соглашался надевать шарф. Кто летом носит шарф? А поскольку без шарфа гулять не пускали, то, выйдя во двор, он стащил его с шеи и сунул в карман. Дул пронзительный ветер, моросил дождь. По небу, скрывая солнце, непрерывно бежали хмурые серые тучи. Холодный воздух обжигал горло, но Видас решил, что это сущие пустяки. Ну и что, ведь летом не все дни солнечные и теплые!
А на другое утро он почувствовал, что больно глотать. Поднялась температура, приехал врач и прописал лекарства.
— Катар верхних дыхательных путей. Простудился, — сказал врач бабушке.
Пришлось лежать и лечиться. Глядя в потолок, Видас тоскливо ждал, когда же наконец бабушка сварит обед и придет к нему поговорить. Вдвоем веселее, и время быстрее бежит. Лежа в кровати, он мечтал о лете, вспоминал, как славно было купаться в озере, собирать в лесу землянику.
«Может, новые бутоны выросли?» — вдруг испугался он. Ведь так давно не проверял!
Босиком дошлепал до окна, забрался на подоконник, надеясь увидеть отсюда георгины. Но увидел совсем другое: почерневшие кусты клонились под белым снежным покрывалом. А снежинки — крупные, пушистые — все падали и падали.
— Бабушка, а когда приходит зима? — спросил Видас, едва бабушка, кончив варить обед, вошла в комнату и присела у кровати.
— Зима? — задумалась бабушка. — Зима, милый, приходит тогда, когда кончается осень и ложится первый снег.
— А может зима без осени прийти?
— Без осени? Нет. Только после осени.
— Но ведь осени-то не было! Ты же сама говорила: сначала должны зацвести георгины. А они не цвели.
— Я их потому и не выкопала, что не цвели. Кому они нужны, если не цветут? Клубни замерзнут, но не жалко, раз не цвели. А осень, внучек, все равно была. Как всегда.
Видасу стало жалко и себя, и давно миновавшее лето, и гибнущие георгины.
— Нет, бабушка, ты их выкопай, — сказал он. — Обязательно выкопай. На следующий год они наверняка будут цвести, и мы узнаем, когда начнется осень.
Бабушка удивленно посмотрела на внука и все поняла по его виноватым глазам.
— Ладно, выкопаю, — сказала она и пощупала лоб Видаса. — Только ты поскорее выздоравливай, потому что другие ребята уж на санках катаются.
ЗАБЫВАКА
Зимой темнеет рано. Большие рыхлые снежинки, падающие на освещенную фонарями улицу, кажутся порхающими, белыми бабочками. Мужчины и женщины, возвращаясь с работы, спешат в магазины. По улицам взад-вперед снуют заснеженные такси. Дворники торопливо сгребают снег с тротуаров, не дожидаясь, пока прохожие его утопчут. Только Ауксе никуда не спешит, бредет, едва передвигая ноги, глазея на витрины магазинов. На ее ранце с книгами и тетрадками, на плечах и меховой шапке — целые сугробики снега. Глядя со стороны, можно подумать, что это не школьница идет, а снежная баба!
Перекресток. Ауксе остановилась, потопталась, повернув вправо-влево возвышающийся на голове снежный сугроб, подождала, пока проедут машины, и все так же медленно зашагала на другую сторону улицы.
— Ты куда это, Ауксе? — окликнули ее.
В подворотне мелькнула заячья шапка. Это Кястас, он из их второго класса.
— Домой, — важно объяснила Ауксе и поплелась еще медленнее. — А что?
— Ничего. — Кястутис сдвинул свою ушанку на затылок. — Вот бедняга! Тебя что, после уроков оставили? — с деланным сочувствием уколол он.
Ауксе надула губы.
— А вовсе вот и нет… — собралась было она объяснить, почему так поздно идет домой, но Кястаса и след простыл.
Задержалась она у подружки, у Милды. Они дружат, сидят на одной парте. Только в школу им не по дороге: Ауксе живет возле универмага, а Милда — по другую сторону реки, за мостом. Сначала Ауксе собралась только немножко проводить подругу, но они заболтались и не заметили, как очутились возле милдиного девятиэтажного дома. Пришлось зайти. Ну и пошло-поехало: перерыли все милдины книги, наигрались с пушистым сибирским котом; и даже после того, как милдина мама напомнила: не пора ли приниматься за уроки, Ауксе не сразу распрощалась. Ушла, когда уже начало темнеть. Путь неблизкий, но Ауксе нравилось идти под снегопадом, и она не спешила. Даже вздохнула, когда в снежной пелене появился наконец ее дом. Во многих окнах уже горел свет. Светились окна и в их квартире. Только теперь, поднимаясь по лестнице, девочка ощутила какую-то тревогу, вернее — укоры совести. Ясно, что мама не похвалит за такой поздний приход. Ведь уже сердилась в прошлое воскресенье, когда, возвращаясь из кино, Ауксе задержалась у подружек. И раньше, когда праздновали день рождения Кястаса… Но разве она виновата, если забывает о времени? Даже не обижается, когда ее забывакой называют. Просто вылетело из головы, что пора возвращаться домой. Вот и сегодня лишь у дверей квартиры сообразила, что поступила нехорошо.