— Неужели ты поднимался вверх? — вскричала Мэг.
— До Лэмб Дойля,— ответил Донни,— я бы ушел дальше — до Тикнока, но начало светлеть — правда, ночь вообще была светлая,— а тут еще стало рассветать. Поглядели бы вы на небо! Невозможно было оторваться — я бы остался там навсегда, но пора было подумать об экзамене, пришлось спуститься вниз. Все это было потрясающе здорово — настроение у меня поднялось, мысли прояснились... Вам это, кажется, непонятно? — спросил он, вдруг обнаружив, что родители не реагируют на его рассказ.
— О, если бы ты только подошел к моей двери, сын,— сказала Mэг.
— Разве ты отпустила бы меня, мама! Ты спустилась бы вниз, вскипятила бы чай, нагрела грелку, заново постелила постель. Ты бы никогда не выпустила бы меня из дома! А свежий воздух и ходьба сделали чудеса. Я чувствовал себя великолепно! А теперь вы все испортили своими разговорами! — воскликнул он, укоризненно переводя взгляд с одного на другого.
Мэг повернулась к Дону:
— Ну вот! Что я тебе говорила! Мы прекрасно могли выяснить вce это за ужином.
— Ладно, хватит об этом,— сказал Дон, берясь за свой портфель. — Одно могу сказать, если бы он сократил свои странствия на полчасика, мы бы обошлись без всей этой паники.
— Я же сказал вам, что натер пятку,— возмутился Донни,— а то бы я уже давно был дома.
— Мозоль! Дай я погляжу! — воскликнула Мэг.— Вдруг краска носка попадет в рану, и получится заражение. Надо промыть и завязать тебе ногу. Садись, сын,— сказала она и, когда он сел, опустилась перед ним на колени, как делала, когда зашнуровывала ему в детстве ботинки.
— Сейчас увидишь, чем я завязал пятку,— сказал Донни,— часть пути я шел босиком — до Сэндифорда, где начинаются дома. Но появились люди — молочники, кондуктора и прочие им подобные, спешащие на работу,— пришлось надеть ботинки, да я бы в них недалеко ушел, если бы не нашел одну штуку подложить под пятку! Вот! — воскликнул он, опуская носок и вытаскивая из него кусок пропотевшего, испачканного кровью желтого фетра.— Что случилось? — воскликнул он, увидев выражение лица Мэг. Потом он увидел лицо Дона.— Что случилось?
По строению ткани? Или по цвету? Почему они сразу узнали, что этот кусок фетра был когда-то частью женского берета?
— Отчего вы на меня так смотрите? — воскликнул Донни. Он поглядел на кусок фетра. В тот же миг он сунул руку в карман и извлек оттуда остаток берета.
— Мне не хотелось резать его,— сказал он,— на вид он был совсем новый. Но я сказал себе, что чей-то убыток — прибыль для меня.
Мэг и Дон ошеломленно смотрели на него.
— Вряд ли ты мог все это выдумать? — наконец, спросил Дон. И сам же ответил на свой вопрос.— Нет, конечно.
Он уныло покачал головой, потом подошел и взял газету.
— Тут есть кое-что, с чем тебе следует ознакомиться, мальчик,— тихо сказал он,— Ты, видимо, не читал утренних газет.
Он показал Донни всего один абзац.
Донни быстро пробежал глазами несколько строчек.
— Ты думаешь, это он? — спросил он, недоуменно разглядывая желтый фетр.
— Мы хотели бы узнать это у тебя,— ответил Дон.— Где ты взял его?
— Я же сказал вам! Я подобрал его в канаве где-то около Сэндфорд-Род. Вы думаете, это он? — снова воскликнул он и, отбросив в сторону фетр, принялся тереть руки об брюки, как бы стирая с них что-то.— Почему вы сразу не сказали мне, когда я вошел? — по-детски трогательно спросил он.
В ответ Мэг начала смеяться странным всхлипывающим смехом.
— Не обращай на меня внимания, сын,— проговорила она между всхлипами,— я ничего не могу с собой поделать.
Нe заметив предостерегающего знака Дона, она добавила:
— Это от облегчения.
Донни поглядел на нее. Он видел жест отца.
— Что она хочет сказать? — спросил он.
— Ничего, мальчик, ничего,— сказал Дон.— Мы немного встревожились, вот в чем дело. Тебе это будет непонятно, наверное. Позже поймешь. Родительские чувства иногда приводят людей в невменяемое состояние. И мужчин и женщин,— благородно добавил он, взяв Мэг под руку.— Я хочу сказать,— начал он, но тут гнев прорвался против его воли.— Ты сам виноват. Мы дошли до такого состояния от беспокойства, что готовы были бог знает что подумать.