Уже несколько раз Руслан пытался привлечь внимание Сагадат апы и заходил то справа, то слева, задавал вопросы. Было очень странно за этим наблюдать. Асе казалось, что ответ будет такой силы, что сразу обрушится потолок. В комнате повисло, разлилось какое-то особое напряжение, словно все пространство заполняло бесконечное множество притаившихся теней, которые пока бездействуют, но стоит Сагадат апе произнести слово, как они проявятся и превратятся во что-то катастрофически мощное и непоправимое. И до этого всего одно мгновение.
Руслан присел на край дивана.
За окном поднялся ветер, по мрачному стеклу стали скользить ветки и листья тополя. Они отливали тонкой матовой белизной, словно светились любопытством. Это вызывало у Аси легкое удивление. Тополь шелестел, как будто требуя объяснения. Он монотонно царапал ветками стекло в такт легчайшему для слуха звуку, который скрывал вопрос, недоумение. Скоро слабый шорох превратился в ритмичные удары. Чудилось, что ветки барабанили, вторя воинственным шагам. «Бум! Бум! Бум!»
Сагадат апа очнулась, подняла голову. Казалось, готова была отпрянуть назад, но вместо этого пристально поглядела на Руслана, и ее выцветшие глаза просияли, будто он ей сказал что-то хорошее.
– Поверните ее.
Руслан не услышал, а скорее прочитал по губам, так тихо она это сказала.
С трудом справились. Повернули так, чтобы баба Вера оказалась головой на восток. От разности высот кровати и дивана ложе перекосило, ноги усопшей оказались чуть выше головы. Пришлось подкладывать под дверь со стороны головы дополнительное возвышение. В ход пошли книги, тряпки, подушки.
Ася уже не чувствовала спины. Сама дверь была тяжелой, а с телом она становилась и вовсе неподъемной. Вот уже больше суток Ася на ногах, от усталости каменело все, кроме соленых слез, катившихся по щекам.
Сагадат апа медленно поднялась, потрогала край ложа, словно опробовала его устойчивость.
– Может, снять другую дверь, на одной не уместимся, – складки у рта стали резкими и пронзительными. Ни тени улыбки, чтобы заподозрить шутку.
Ася вдруг почувствовала раздражение, которое росло, не останавливаясь.
Сагадат апа присела на ложе, оно угрожающе накренилось, вслед шевельнулось тело покойной. Она удержала Верку, медленно поднялась.
– Надо вторую дверь, – губы Сагадат апы тронула вымученная улыбка.
– Хватит уже, – выдохнул Руслан, глядя на старуху. – Нашла время шутить.
– Надо вторую дверь. – Она смотрела, как маленький ребенок, который знает всего три слова и повторяет их опять и опять в надежде, что кто-нибудь его наконец поймет. Голос у нее был тихий и спокойный. Губы и щеки постепенно белели и деревенели, и она говорила все медленней, проглатывая последние звуки. – Надо втору…
Руслан горестно вздохнул не в силах что-либо понять.
Дверь решили снять в зале. Пока думали, дергали, Сагадат апа покорно сидела на краю дивана. Она уже напоминала скорбный призрак, которого задерживают на земле эти нерасторопные люди. Видно, что она делает огромные усилия, которые превышают возможности тела, вдруг утратившего силу жизни.
Потом действие стало разворачиваться очень быстро. Быстро уложили дверь, простынь, старуху.
– О Аллах, Сагадат апа. Что ж ты творишь? С ума сошла, что ли?
Ася кинулась подкладывать полотенце под голову старухи, Руслан суетился, пытался заговорить, но подбородок дрожал, не давал разомкнуть губы.
Сагадат апа тихо сжала Асину руку, с трудом выдавила из груди:
– Три дня…
– Чего? Что? – бормотала Ася, зубы у нее стучали.
– …Я не успела… – сухая ладонь старухи разжалась.
Первый раз в жизни Руслан с Асей, дрожа, мостятся друг к дружке, бок о бок, плечом к плечу – в первый раз они прочувствовали беспомощность этого мира перед другим, неведомым.
Руслан приложил свою загрубелую ладонь ко лбу старухи – никаких признаков жизни, лоб был таким же, как и все остальное тело: холодным и чужим.
Ветер за окном усилился, ветки и листья тополя бились в стекло. Они словно шептали молитву по усопшим.
Руслан позвонил в скорую, оттуда его звонок перенаправили в милицию.